Мама внимательно посмотрела на мое лицо и влажные волосы.

    – Умылся? Хорошо, а то стал забывать… Приходишь с улицы – надо обязательно мыть руки.

    – Да, мама, – ответил я послушно. Она в удивлении вскинула брови, не ослышалась ли. Вообще-то я никогда не хамлю маме, как почти принято у многих, но и особого рвения не выказываю в обязательных ритуалах, как то чистить зубы на ночь, кому мне во сне улыбаться, или непременно мыть руки в туалете, будто только что держался за невыразимо смрадную мерзость, а не за то, что теперь называют мужским достоинством ввиду потери настоящего мужского достоинства.

    Она ушла мыть руки и готовить ужин, через десять минут заглянула ко мне. Лицо взволнованное, в глазах тревога, что только усиливается с каждым годом.

    Я сидел перед компьютером, мама деликатно зашла с другой стороны, чтобы не видеть, что у меня на экране.

    – Почему с работы так рано? – спросила она с тревогой. – Вашу фирму закрыли?

    – Все в порядке, – ответил я с натужным оптимизмом. – Меня перевели на работу еще выше! Теперь обрабатываю заказы. Видишь, новый файл открыл…

    Она даже не посмотрела на комп, для нее это непонятное чудище, и ко всем, кто работает, а не играет, испытывает огромное уважение.

    – А платить будут?

    Не спросила, будут ли платить вообще, деликатная, щадит меня заранее, я заверил с еще большим оптимизмом:

    – Вдвое больше!

    Она не поверила, покачала головой:

    – Что, вот так будешь сидеть дома, а тебе еще и платить будут?

    – Мама, я не просто сидеть буду, а работать!

    – Дома?

    – Мама, сейчас только токари работают стоя, а программисты – сидя. Наша работа ценится.

    – А отвозить как?

    – По емэйлу, – объяснил. – На Западе некоторые фирмы вообще не видят своих работников годами. Это очень прогрессивно.

    – Что ж тут прогрессивного?

    – Никакой дискриминации, – объяснил я. – Хозяин даже не знает, белый или негр на него пашет. И к женщинам под юбку не залезешь. По Интернету это как-то еще не получается, хотя научная мысль в этом направлении работает с ужасающей силой.

    Она поморщилась.

    – Какие гадости говоришь… Но если все так, то… ты уж держись за эту работу.

    Она вернулась на кухню, откуда уже начинают заползать ароматные запахи жареного мяса, горячего супа.

    Потом, как обычно, сядет проверять тетради, а вот мне надо думать, что делать дальше. Я вообще влип. Следов, правда, не оставил, найти не сможет ни милиция, ни братки, но что самому делать с мешком долларов?

    Сегодня на работу не пошел – глупо уродоваться за десять-пятнадцать долларов в день, когда у меня триста тысяч. Едва мама ушла в школу, я отправился на вокзал, в автоматической камере хранения поместил объемистый сверток в металлический ящик, закрыл, подергал, так все делают, и ушел с деловитым видом челночника: еще много надо оббегать мест, отовариться, чтобы успеть к своим животным в Бобруйск.

    Дома оделся в тугие джинсы и майку, пора побродить по дому, в котором обитаю. А то живу себе и живу, а соседей не знаю. Как дальних, так и ближних.

    Температура в теле начала спадать, хотя остается чуть выше обычной, ломота в костях прошла.