Проснулся только потому, что отчаянно захотелось в туалет. Еще чуть – и мочевой пузырь лопнет. Я опрометью скатился с дивана, потом в ванной долго всматривался в зеркало, выпятив грудь и напрягши плечи. Каждый день встаю на весы и замеряю портновским метром грудь, талию, руки и плечи. Прогресс, честно говоря, есть, даже неплохой: в неделю прибавляю по два килограмма сухих мышц без капли жира, но ведь и Мурз прибавляет, а ему еще и генетика помогает, крепкий такой бычок от крепких медведистых родителей, в то время как я из породы хилых интеллигентов.

    Но где-то я надорвался, в теле жуткий озноб, ломит суставы, как у ревматика или подагрика. Во рту слюна высохла, язык в трещинах, как пустыня Гоби.

    В прохожей прозвенел звонок. Я услышал, как сквозь вату, даже не понял, что надо открыть, все рассматривал себя, что-то во мне изменилось, но что – не врубаюсь.

    Дверь в прихожую распахнулась, мама вошла, на ходу убирая ключ в сумку.

    – Ты дома? – удивилась она. – А я звоню, звоню…

    – В туалете сидел, – выкрутился я. – Ну не мог, не мог…

    – Ладно-ладно, – сказала она торопливо и отвела взгляд, все еще уверена, что я тайком мастурбирую в ванной, – ты уже обедал? По глазам вижу, голодный… Сейчас вымою руки и быстро приготовлю что-нибудь…

    – Я обедал, – признался я, – но что-то подсказывает, что не откажусь снова. Наверное, у меня солитер. Это он есть просит.

    Она всплеснула руками.

    – Какой солитер?

    – Большой, – объяснил я, – вечно голодный. Наркоман, наверное.

    – Наркоман? – переспросила мама испуганно. – Почему наркоман?

    – Теперь все наркоманы, – объяснил я, – даже солитеры. Но только не я, мамочка!

    Она с облегчением вздохнула.

    – Тьфу на тебя, такое сказать перед обедом…

    Она пошла в ванную, а я быстренько нырнул в свою комнату и торопливо поглотал капсулы, запивая водой, а ложку глютамина развел в чашке, быстро размешал и выпил залпом, пока мама не видит. И хотя знает, что я употребляю «эти гадкие добавки», но лучше это делать не при ней.

    За столом она сказала все так же печально:

    – Ты на себя хоть смотришь?

    – Когда бреюсь, – ответил я гордо, я уже бреюсь, у меня настоящая бритва. – А так, я не девчонка, чтобы все время смотреть в зеркало! В мужчине должна быть некая небрежность…

    – Щеки запали, глаза ввалились… Зачем себя так мучаешь?

    – Это сладкие муки творчества, – ответил я. – Я творю!

    – Что творишь?

    – Свой организьм! Свои мускулы.

    – Ох, сынок…

    – Все ништяк, мама, – заверил я бодро. – Увидишь, все будет хорошо. Разве не лучше, что я качаюсь, а не в подворотне с наркоманами?

    Это коронный довод, я сам слышал, как она однажды говорила жалующейся на сына соседке, что лучше пусть уж сидят за этими проклятыми компьютерами и сражаются в проклятые компьютерные игры, чем наркоманят, пьют да совокупляются где попало и с кем ни попадя.

    Мама покачала головой, в глазах грусть, но не нашлась, что ответить, только смотрит с мягким укором…

    – Будь осторожнее, – сказала наконец тихо, – мир опасен.