— Убивают ее! Что же ты за мужчина! Ее, может, и в живых уже нет, а ты сидишь, пьешь…

Все завертелось перед глазами Кемаля. У него похолодели руки. Он рванулся и, опрокинув стол, бросился на улицу.

Он бежал, не разбирая дороги, не замечая встречных. Влетел во двор Джемшира и плечом толкнул дверь. Дверь не подавалась. Оттуда слышались глухие стоны и щелканье хлыста. Кемаль ступил назад и навалился на дверь с разбегу. Он влетел в комнату вместе с сорванной с засова дверью. Они били хлыстом Гюллю, Привязанную к перилам лестницы.

Первым ему подвернулся Джемшир. Кемаль ударил его правой рукой, потом левой — Хамзу. Он видел, как цирюльник Решид открыл рот… Кемаль свалил его одним ударом и, выхватив из-за пояса кинжал, стал обрезать веревки, которыми была привязана Гюллю. И тогда среди криков послышался жесткий голос Решида:

— Чего же ты еще ждешь, Хамза?

Хамза выхватил из кармана шаровар револьвер. Руки его дрожали. Какое-то мгновенье он колебался.

Кемаль увидел револьвер, сжался для прыжка, но из дрожавших рук Хамзы вырвалось пламя.

Кемаль рухнул и остался лежать на полу, у перил, к которым была привязана Гюллю.

Хамза растерялся. К нему придвинулся Решид.

— Что стоишь, беги в участок, сдай комиссару револьвер. Ну, быстро!

Во дворе толпился народ.

— Полиция! Убийство! Совершено убийство!

— Держи, держи его, убежит!

Хамза увернулся от преследователей и как был, с револьвером в руках, помчался к полицейскому участку.

Он не вошел туда, а влетел.

В кабинете комиссара он положил на стол револьвер и, с трудом переводя дыхание, сказал:

— Я убил араба, вот мой револьвер.

Когда полиция прибыла на место происшествия, Кемаль уже почти не дышал. Пуля, попав в висок, задела глаз. Глаз вытек. Джемшир, сгорбленный, оглушенный случившимся, Решид, его жена, Мерием, соседи стояли над Кемалем, не отрывая взглядов от пустой глазницы.

В толпе послышалось рыдание. Все повернулись туда.

Прислонившись лбом к косяку двери, содрогался от рыданий мастер Мухсин.

Гюллю лежала без сознания. Кемаль успел разрезать веревки, и она лежала теперь на полу.

Кемаль глухо застонал, медленно открылся уцелевший глаз. Губы его зашевелились. Он позвал мать одними губами.

Кемаль лежал навзничь. Голова его упала набок.

Старая Марьям варила Кемалю ужин. Фаттум стояла рядом.

— Поперчить бы, поострее будет, он любит острое…

Фаттум встала, потянулась к полке за перцем. Она взяла жестянку и заодно бросила взгляд на будильник. Почти два часа ночи! Может, ей лучше уйти? Конечно, лучше уйти. Но уходить не хотелось, сердце не пускало, хотя она навсегда запомнила недовольный голос Кемаля: «Что ей понадобилось здесь на ночь глядя?» — Фаттум вспомнила этот, голос и почувствовала себя такой одинокой. Фаттум знала, что нелюбима, но не хотела думать об этом.

— Уже скоро два, — сказала она, поставив перед старой Марьям жестянку с перцем.

Старуха поглядела на часы, потом — растерянно — на Фаттум.

— Я уж пойду, — сказала Фаттум.

«Побудь со мной, доченька, пока не придет Кемаль», — хотелось услышать ей в ответ. Но старая Марьям промолчала. Она побоялась сына. Вчера он был недоволен, застав у них Фаттум. Ну как он сегодня опять нагрубит? Ей стыдно будет глядеть девушке в глаза.

«Ах, бездумная молодежь! — вздохнула старуха. — Где он еще найдет такую?» — подумала она и стала в который раз перечислять про себя достоинства Фаттум: прилежная, ласковая, услужливая — даже носки Кемалю заштопала.