|
Живновский. Это правильно. В русских обычаях, Прокофий Иваныч, свидетели большую ролю играют. Ни одного хорошего дела без них не совершается: обозвал непристойно — прислушайте, в рожу свиснул — засвидетельствуйте… Везде свидетели-с. Прокофий Иваныч (в раздумье). Да, может, он уж и помер, Финагеюшка, так в ту пору чем в чулане прятаться, прямо бы законным наследником объявиться… Баев. Не дело, сударь, говоришь. Живоедиха-то Маврушке наказывала: поди, мол, сначала к Андрею Николаичу, а от него к Семену Семенычу, да скажи, мол, что умирает барин… Так «умирает», а не умер, значит… ты уж только стой да нишкни, сударь! Прокофий Иваныч. Да ведь зазорно больно, Прохорыч! Баев. А разве лучше будет, как без тебя-то все добро растащат? Живновский. Уж это упаси господи, Прокофий Иваныч! Баев. У него поди одного платья что напасено! и не увидишь, как растащат… Ты уж Живоедихе-то дай хоть рубликов пятьдесят… будет с нее! Прокофий Иваныч. Да, может, и духовная у них написана, Прохорыч! Баев. Полно, сударь, какая духовная! Иван-от Прокофьич и слова-то этого боится… да опять и слух бы был, что духовную сделали… Прокофий Иваныч (Живновскому). А ты вот намеднись с ума меня чуть не свел, заверивши про духовную-то! Живновский. Видел, Прокофий Иваныч, сам своими глазами видел! Баев. То-то видел! чай, во сне видел! Прокофий Иваныч. Господи! хошь бы помог бог совершить благополучно! Живновский. Благополучно лучше всего, Прокофий Иваныч. Это вы хорошо делаете, что бога в помощь призываете: с божьею помощью всякий подвиг легче, совершается… вот бы теперь выпить рюмочку, да закусить… эхма! Баев. Ну, и без закуски постоишь! (Прокофью Иванычу.) Так поди ты в темненькую, да поприсутствуйте там сообща… да ты нишкни, сударь, а то как раз накроют… да замок-от, замок-от изнутри запри! Слышен шум шагов. Чу! Идет кто-то! Пазухин, Живновский и Праздников поспешно прячутся в чулан.
Баев и Живоедова. Живоедова. Ты как сюда пришел? Баев. Посмотреть пришел, барина своего проведать пришел… что ж, это не грех, чай! Живоедова. Много вас тут калек да нищих шатается; только мешают, прости господи! Баев. Что ж ты, Анна Петровна, нищим меня обзываешь! Вестимо, верой и правдой служил, так и нет ничего… ведь это не грех же, сударыня! Живоедова (садясь на стул). Да ты уж прости меня, Христа ради, Прохорыч, у меня ништо уж и голова ровно кругом пошла. Баев, Как соколик-то наш? Живоедова. Да что соколик! (В сторону.) Поди, чай, далеко он теперь! (Громко.) Больно уж разнемогся соколик-от; видно, умирать хочет… а все ты же, Прохорыч, со своим с Прокофьем — ну-тка когда удумали старика беспокоить, как он уж на ладан дышать стал. Баев. Надо ж отца с сыном помирить; грех-то ведь весь от Семена Семеныча пошел. Живоедова. Господи! что только с нами будет! Баев. А зачем, сударыня, родителя на сына натравливала… ты бы вот взяла да разорвала его, Прокофья-то Иваныча; ан теперича он тебя разорвет… Духовной-то, видно, не написано, сударыня? Живоедова. Какая духовная! давеча честью к нему приступала — лежит как деревянный. Баев. Уж, видно, надо будет за тебя у Прокофья Иваныча попросить. Живоедова (встает). Посмотреть, что старик делает… Баев. А я, сударыня, уж на печку пойду, да ты бы хоть за священником послала… Живоедова (в сторону). Вот привязался, пострел! (Громко.) Не хочет, Финагеюшка: «Со мной, говорит, уж сколько раз это бывало!» Баев. Так, сударыня… ну, а как не встанет… ох, господи! уйти, видно, мне от греха… Живоедова. Уйди, Финагеюшка. |
