Резкий желтый свет четко очерчивал фигуру каждого из гостей. Барон представал в нем тучным, отнюдь не гнушающимся плотскими утехами мужчиной, все еще мощным и телом, и духом, равно как и мошной, — одним словом, человеком ни в коей мере не мелким или малозначительным. Пикар был много стройнее и представлялся темной, ловкой и изворотливой личностью, чья проницательность служила хорошим дополнением к грубой силе Домвиля. Вместе эти двое могли дать серьезный отпор любому противнику. Молодой человек терпеливо стоял подле них с видом прилежным, но незаинтересованным; мысли его, по-видимому, находились где-то в ином месте. Казалось, он был не против сейчас же броситься в постель.
Кадфаэль видел, как они тронулись, заметил, как молодой человек держал стремя своему господину, почти услышал подавленный зевок юноши. Затем тот и сам взобрался в седло и, двигаясь легко и свободно, пристроился рядом с Домвилем. Взявшись одной рукою за повод его лошади, юноша ловко удерживал ее на месте. Он, безусловно, был трезв как стекло, — возможно, потому, что понимал всю сложность своего положения, поскольку был ответственным за благополучную доставку господина домой и водворение его в постель. Пикар отошел от всадников, подняв в знак прощания руку. Обе лошади лениво вышли из ворот, и размеренный цокот копыт постепенно затих.
Оба всадника непринужденным шагом подъехали к этому месту и ненадолго остановились перед воротами. Голоса их, хотя и пониженные, гулко разносились по всей округе.
— Заезжай, Симон, — сказал Домвиль. — Мне взбрело на ум немного подышать свежим воздухом. Отправь грумов спать.
— А ваша комнатная прислуга, сэр?
— Отпусти их. Скажи, что сегодня мне не нужна помощь, она потребуется только завтра, через час после мессы. Если что-нибудь понадобится, я позову. Убедись, что они поняли, — таковы мои приказания.
Молодой человек поклонился в знак согласия и не произнес ни слова. Но скрытая тенью притаившаяся фигура, нарушившая запрет приближаться к городу, уловила легкое шуршание плаща и звяканье сбруи на пошевелившейся лошади. Затем Симон послушно тронулся с места и въехал во двор. Домвиль же натянул поводья и отправился прямо в сторону приюта Святого Жиля — сначала шагом, а после перешел на уверенную бодрую рысь.
Тень направилась вслед за ним по заросшей травой обочине дороги, продвигаясь длинными, неровными и совершенно беззвучными шагами. Для хромого, одна нога которого была изуродована болезнью, человек двигался с удивительной скоростью, правда выдержать подобное напряжение долго он не мог. Но покуда слух его мог различать ровный стук копыт впереди, прокаженный шел за ним, проследовал по пустынному Форгейту мимо собственного приюта, церкви и вышел на большую дорогу. Он уловил тот миг, когда мерно удалявшийся звук вдруг резко стих, и сообразил, куда свернул всадник, дабы продолжить свой путь уже по тропинке. К этому месту и направился старик, теперь уже не спеша.
Справа от дороги был спуск в долину ручья Меол, где проходил и проведенный от него мельничный водоотвод. Склон здесь покрывали негустые перелески и небольшие рощицы, внизу же, в долине, деревья росли более густо. Туда по холмистому лесистому спуску шла тропа, достаточно гладкая и широкая, чтоб по ней можно было спокойно проехать ночью, тем более что с неба светили звезды, а листья уже наполовину опали. Эту тропу и избрал для прогулки Юон де Домвиль, здесь ночь не могла выдать его присутствие ничьему слуху или зрению.
Старик повернулся и медленно направился назад, в приют Святого Жиля. Все его товарищи уже мирно спали, только он один бодрствовал в беспокойстве. Он не стал заходить в здание, хотя наружная дверь не запиралась никогда — на случай, если какой-нибудь несчастный доберется сюда в холодную ночь. Нынче к рассвету могло похолодать не на шутку, но ночь была ясной и сладко пахнущей, прозрачно-неподвижной, подходящей для уединенных раздумий; к холоду же старик не был чувствителен. |