Лошади вновь взвились, ударили о землю копытами и пошли рысью. Двое пеших, по-видимому, повернули и тронулись в путь вдоль деревьев, обшаривая кусты в поисках своей жертвы. Вскоре наступила долгая тишина, которую Йоселин боялся нарушить.

— Вытянись и устройся удобнее, — произнес наконец старик, не поворачивая головы. — Нам еще нельзя уходить отсюда.

— У меня есть дело, которое мне надо выполнить, — сказал Йоселин, наклоняясь поближе к закрытому капюшоном уху, чтобы быть точно услышанным. — Бог свидетель, я от всей души благодарю тебя за это убежище, но мне необходимо как-то добраться до монастыря, покуда не рассвело, или та свобода, которую ты мне сохранил, не будет ничего стоить. Мне нужно сделать там кое-что ради другого человека.

— Что же? — ровным голосом спросил старик.

— Предотвратить, если удастся, ту свадьбу, которую собрались играть сегодня.

— А! — протянул натруженный голос. — Для чего? Да и каким образом? Пока что тебе нельзя покидать это место: они поедут назад и, когда вернутся, должны увидеть все то же самое — старика прокаженного, предпочитающего ночь под звездами крову приюта, ничего больше. — Трава в копне зашелестела: быть может, ее неподвижность нарушил легкий вздох. — Ты понял, что здесь за место? Боишься проказы, мальчик?

— Нет, — сказал Йоселин, но тут же дрогнул и передумал. — Да! Боялся, то есть считал, что боюсь. Сейчас я уже не знаю. Знаю только, что больше всего боюсь потерпеть неудачу в деле, которое мне надлежит совершить.

— У нас есть время, — отозвался старик. — Если желаешь рассказать мне, я слушаю.

Только на такого вот случайного встречного, мгновенно завоевавшего симпатию и доверие, мог Йоселин сбросить тяготивший его душу груз. Внезапно юноше показалось совершенно естественным делом поведать старику все без утайки, ничего не скрыв ни о своей горькой любви, ни о том, как дурно с ним обошлись, ни о том, насколько более жестоко поступили с Иветой. Посредине рассказа властная рука вновь сжала его колено, требуя неподвижности и молчания — до тех пор, пока двое всадников не проедут обратно в сторону города. Когда же они скрылись из виду и последний отзвук стучащих по дороге копыт растаял вдали, Йоселин возобновил рассказ, как будто нить его никогда и не прерывалась.

— И ты задумал спрятаться где-нибудь возле обители, — задумчиво произнес старик, когда рассказ был окончен, — а потом ворваться туда, вызвать своего бывшего господина на поединок и при этом так оскорбить его, чтоб он не смог сдержаться и отказать тебе в удовлетворении?

— Я не вижу другого выхода, — сказал Йоселин, хотя, после того как его план изложили в столь четких выражениях, юноше уже не особенно верилось в успех своего предприятия.

— Так не спеши с этим, — проговорил Лазарь. — Свет дня тебе не помеха: колотушка да капюшон с покрывалом сделают безликим и безымянным любого. Могу сказать тебе лишь одно: Юон де Домвиль не ночевал сегодня у себя дома. Он поехал куда-то мимо этого места и свернул с дороги направо. С тех пор я находился здесь неотлучно, и если только он не знает какой-то другой тропы, то он домой не вернулся. Но я думаю, он должен проследовать назад той же дорогой, по которой и отбыл, и, пока он мимо нас не проедет, можно не беспокоиться, что жених предстанет перед алтарем. Мы с тобой можем следить за трактом по очереди, чтобы не пропустить всадника. Если он вернется. А что если он не вернется вообще?

— Оставайся в укрытии, — в конце концов сказал Лазарь, — покуда я не вернусь.