Но его собеседник все равно огорчился.

— Почему же этих людей не поймали?

— Их поймали, — сказал Никифор горько. — Но моей невесты это не вернуло. Им вырвали ноздри, их били кнутом и отправили на каторгу…

— Они похожи на тех, кто пришел со мной, — сказал Севастьян. — Понимаю.

— Да.

Никифор помолчал и добавил:

— Я знаю имя того, кто поджег дом… Его звали Артемий Плешка. Если я когда-нибудь встречу этого человека — а Господь пошлет мне эту встречу! — я порву его на куски голыми руками…

Севастьян прикусил губу, но ничего не сказал.

У костра Евдокии не оказалось. Только вода стояла в котелке. И, что странно, гладкая поверхность воды чуть покачивалась, дробя отражение луны, — так будто кто-то только что касался котелка — прежде чем убежать…

* * *

За час до рассвета, когда луна как-то незаметно скрылась за горизонтом, — точно девица, удаляющаяся из хоровода веселых подруг, чтобы поразмышлять о чем-нибудь своем в уединении, — к Севастьяну прибежал один из солдат Никифора.

— Пора! — выдохнул он.

Татары уже хозяйничали возле телеги. Севастьян склонился над Никифором — тот все-таки заснул, — и слегка потряс его за плечо.

— Штурм! — объявил Севастьян коротко. — Вставай.

Никифор долго, протяжно простонал и махнул рукой, сбрасывая руку Севастьяна, но тот был настойчив.

— Просыпайся, Никифор! Начинается дело!

Никифор вдруг распахнул глаза, и Севастьян увидел в них прыгающий ужас.

— Что?.. — коротко вскрикнул Никифор. — Что случилось?

— Штурм, — в третий раз сказал Севастьян.

— А… — Никифор вдруг обмяк и успокоился. Хотя в слове «штурм» содержался явный намек на сражение, кровь, смерть… и все же эти вещи представлялись Никифору гораздо более приятными и легкими, нежели та, что преследовала его в сновидении, и Севастьян понял это.

— Идем, — он чуть сжал локоть своего нового товарища. — Мои татары уже повели туда телегу с зельем.

Оба вернулись под стены. Двое или трое лежали убитыми — этого не было, когда Севастьян с Никифором уходили.

Из пролома выскочил Иона, встрепанный и чумазый, аки черт.

Глянул на погибших, Севастьянов оруженосец по старой скоморошьей привычке свистнул и плюнул, а после смешался и, приняв благочестивый вид, сотворил крестное знамение.

— Вишь ты, — пробормотал он. У одного из убитых была разбита голова сброшенным сверху камнем. — Как попали-то, в такой темноте? Не иначе, случайно…

Севастьян заметил, что ни один из его людей не пострадал. Все трое мертвецов были из отряда Никифора.

Долго предаваться скорби времени не было. Скоро все они могут разделить участь этих молодцов.

Они полезли в подкоп.

— Давай! — охрипшими голосами кричали там.

Факелы беспощадно коптили, от копоти глаза начало щипать, слезы потекли сами собою, мешая смотреть. От резкий звуков закладывало уши.

— Выйти лишним! — гаркнул Никифор во всю глотку. — Ты, ты и ты — остаетесь!

И искоса поглядел на Севастьяна.

Тот понял и тоже назначил несколько человек в пороховую команду. Остальные вывалили наружу и побежали к лагерю — передохнуть перед началом решительного штурма. Многие надеялись отсидеться, пока дело не закончится. Если стены Феллина рухнут сразу, то можно будет вообще надеяться на благоразумие ливонцев, которые сразу сдадутся и избавят русское воинство от необходимости лишний раз обагрять оружие кровью.