Корнуолл Пензанс, Харбор-Террас, 2, 29 мая Дорогой Джим, я слышал, что теперь, когда армия двинулась на север и заключен мирный договор, дела в Италии идут уже не так гладко, как раньше. Если тебе надоели итальяшки и ты не прочь двинуть в другое место, я могу предложить тебе работу в Англии – и никто не будет задавать никаких вопросов! Податель этого письма, его зовут Шорти, устроит тебя на «Арисег», который берет груз в Ливорно и следует в Англию. Как поживает моя черноглазая сучка Мария? Она все еще в Италии? Не дернула, часом, в Америку рожать бамбинчиков? Если она еще у Паппагалло, передай ей привет, ладно? В Англии сплошные ограничения, все контролируется, но если знать, что к чему, то все точно так же, как в Италии. А я скучаю по солнцу и по синьоринам. Надеюсь, ты воспользуешься случаем и приедешь. Работа в шахте, к тому же рядом с твоим родным домом. Твой старый приятель Дэйв.

Я сложил письмо и снова сунул его в бумажник. Шорти тогда сам принес его мне на шахту. Это было в августе, солнце пекло немилосердно, земля потрескалась, и всюду носились туш пыли. Как не похоже, подумал я, на чистый сверкающий воздух, на влажные мостовые, искрящиеся под лучами солнца. В тот момент моя судьба находилась пока еще в моих руках. Тогда я, разумеется, этого не знал, но достаточно мне было забыть о Дэйве Таннере и попытаться найти работу самостоятельно – нить, тянувшая меня к Крипплс-Из, порвалась бы. И я так близко подошел к тому, чтобы ее порвать. Мне вспомнился «Арисег», вспомнился Малиган, который обманул меня и ограбил. Если Дэйв имеет дело с людьми такого сорта и если слова «и никто не будет задавать никаких вопросов» касаются будущей работы… Это может означать только одно: работа связана с каким-то рэкетом. Я вспомнил самого этого Шорти. Аккуратненький, шустрый, остроумный. Судя по всему, родом из Уэльса. Совсем не похож на человека, который живет строго в рамках закона. На судне он исполнял должность капрала корабельной полиции, однако это не мешало ему иметь свой собственный небольшой рэкет: из Ливорно он переправлял в Чивитавеккиа и Неаполь шелковые чулки, ручные часы и алкоголь, а когда случались рейсы на Север – оливковое масло, сладости и орехи. Я сунул руку в карман и сразу же наткнулся на свои жалкие пять фунтов.

И тут же повернулся и пошел по набережной. В этот момент и было принято фатальное решение. Харбор-Террас находилась позади газового завода, это была узкая улочка, которая начиналась у гавани. Дом номер два, крайний в ряду совершенно одинаковых строений, стоял рядом с каким-то торговым зданием. На окне висели рваные тюлевые занавески, и весь дом носил отпечаток бедности и в то же время респектабельности, что отличает гостиницы во всем англоговорящем мире.

На мой звонок открыла девушка. Ей было лет двадцать восемь, она была одета в желтый свитер и зеленые брюки. Она широко мне улыбнулась, но только губами, серые глаза ее смотрели твердо и настороженно.

– Могу я видеть мистера Таннера? – спросил я. Губы ее сжались, превратившись в тонкую линию.

Глаза прищурились.

– Как вы сказали, кто вам нужен? – переспросила девушка. Ее резкий голос никак нельзя было назвать музыкальным.

– Таннер, – повторил я. – Мне нужен мистер Дэйв Таннер.

– Здесь таких нет, – решительно сказала она и стала закрывать дверь, словно пытаясь скрыться от чего-то страшного.

– Это мой старый друг, – торопливо проговорил я, не давая ей закрыть дверь. – Я приехал издалека для того, чтобы с ним повидаться. По его просьбе, – добавил я.

– Здесь нет никакого мистера Таннера, – упрямо повторила она.