Так что едва ли есть моя вина в том, что Зверь не боится карабинов, ружей и штыков. Кто знает, быть может, мое приобщение, если это допустимо в таком контексте, Зверя к едкому запаху пороха и оглушительной вспышке сделала его более осторожным.

Короче говоря, нет моей вины в том отчаянном бесстрашии, которое Зверь явил несчастным охотникам и местным жителям.

* * *

Наступила зима, тихо и незаметно. Святой Стефан отметил и Рождество, и Новый год. Насколько уместно было танцевать, слушать музыку и угощаться в это проклятое время – пусть рассудит Бог. Единственное, что я как господин и хранитель Святого Стефана мог противопоставить кошмару и ужасу, поселившемуся не только в лесах, но и в деревне, и даже в стенах госпиталя – это упрямая жизнь вопреки. Именно жизнь, а не вынужденное существование жалким, вечно дрожащим существом. Жизнь с ее светлыми праздниками, которые так легко забываются, если о них не напоминать.

Январь выдался мягким. Окна подделись морозными узорами, и я самыми добрыми словами вспоминал гений Ганса Хёлле. Его колдовство не покидало эти каменные стены, которые вопреки козням погоды оставались теплыми, притом не требуя сверхмерных расходов на отопление.

Несмотря на тепло, царящее внутри, я кутался в шарф из темно-бордовой шерсти, который связала Шарлотта. По настоянию Питера Янсена, мне и впрямь стоило бы позаботиться о себе и не спешить отвергать ее подарков. Эта усердная труженица поселилась в моих стенах и с утра до ночи ходила неслышной тенью от одного больного к другому.

Мы ни разу не обмолвились ни словом с того разговора, когда она призналась в моей схожести с ее женихом, разорванным Зверем. Сама того не зная, она открыла тайну куда более важную для моего сердца, нежели она сама думала.

Когда я вошел в палату, Шарлотта заботливо склонилась над деревенским мальчишкой. Сегодня накануне шайка оборванцев из последних сил добралась до Святого Стефана. Как только до меня дошла весть, которую они принесли с собой, я пожелал немедля воочию увидеть их.

Шарлотта поднялась и отдала поклон, и мой жест, просящий отставить расшаркивания для Версаля, увы, не поспел. Мне сразу не понравились эти дети. Четыре мальчика и две девочки в общей сложности заняли две койки. Их лица были еще красны от зимнего мороза, а одежда намокла от растаявшего снега. При одном взгляде на них в памяти сразу промелькнуло, что у меня ценного есть в карманах.

– Поздравляю вас, – тем не менее дружелюбно произнес я, не спеша садясь подле них.

В глубине внутреннего кармана жилета тикали памятные часы, и я отнюдь не горел желанием проверять порядочность детворы, ставя на кон семейную ценность.

– Как же вы отбились? – спросил я, искренне удивляясь.

– Мы играли на опушке, когда чудище выскочило к нам, – заговорил самый бойкий мальчик.

Видимо, он был их главарем.

– Он бросился, но мы не растерялись, и Сюзи первая кинула в него камень, – рассказывал мальчик. – И я не растерялся и тоже подобрал камень. И так каждый, и мы отбились.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Жак, – кивнул мальчишка.

Мое сердце сразу почуяло, что он либо и сейчас лжет, либо попросту волнуется, что его предыдущий обман раскроется.

– Идти можешь сам? Хочу с тобой поговорить, – я кивнул на коридор.

Свора оборванцев сразу же переглянулась меж собой. Видимо, Шарлотта уже успела предупредить, что я здесь главный, а потому Жак, или как бы его ни звали на самом деле, спрыгнул с койки, чуть поморщившись от боли. Мы с ним вышли через коридор и пошли в столовую. Нам принесли чай с лавандой. Жак выждал совсем чуть-чуть и припал разбитыми губами к чашке.

– Мне сложно поверить, что дети способны в самом деле отбиться от Зверя, – признался я, положа руку на сердце.