– Мне сложно поверить, что дети способны в самом деле отбиться от Зверя, – признался я, положа руку на сердце.

– Я говорю правду! – возразил Жак, в то время как его глазенки суетливо заметались.

– То есть ты хочешь сказать, что на вас выбегает красноглазый Зверь три фута в холке с черными пятнами на серой шкуре, а вы вот так просто кидаете в него камни? И даже не испугались? – спросил я.

– Испугались! – воскликнул лгунишка, не зная, как сильно сейчас зарывает себя. – Вот и стали метать, что под руку попалось!

– Вот что, – я пресек этот вздор. – Ты и твои друзья могут остаться здесь. Я христианин и выгонять детей на стужу, пока там рыщет дьявол, не буду. Ты христианин, Жак?

Мальчик робко кивнул.

– Тогда не ври мне, – требовал я.

– Мы беглецы, – прошептал он, подавшись ко мне.

Я чуть отпрянул назад, не давая ему даже заглянуть во внутренний карман.

– Ясно, – вздохнул я. – Это останется между нами и Богом. Не говори ничего. До весны можете остаться здесь и прислуживать Шарлотте – той доброй девушке, которая прямо сейчас врачует раны твоих друзей.

– Спасибо, ваша светлость… – пробормотал Жак.

– Байку свою оставь, если хочешь, – продолжил я. – Но сперва хоть вычитай, как Зверь выглядит.

– Я не умею читать, – признался мальчик.

Ничуть не удивившись, я пожал плечами и поднялся из-за стола.

– У него вовсе не красные глаза и пятен нет, – сказал я напоследок и направился на выход.

Жак послушно кивнул.

* * *

Как и было сказано в разговоре с маленьким обманщиком – он со своей сворой остался чисто из христианской добродетели, но, разумеется, Жак не знал, о чем именно идет речь. Дело обстояло очень просто: Лю нужны были друзья. Мне эта детвора не нравилась тогда, не нравится и сейчас, но я не мог прогнать их, не дав Лю хотя бы увидеть их.

Очевидно, моя уступка сильно сблизила меня с сыном. Лю, хоть и был моей кровью и плотью, аристократ по рождению, нельзя было отрицать его диковатости, на которую я с родительской любовью закрывал глаза. Жак и его шайка не знали о происхождении глухонемого калеки. Шарлотта попросту представила им Лю, бедного подкидыша. К счастью, дети, существа довольно жестокие сами по себе, нашли в убогом себе друга, а не мишень.

Жак и его друзья ели с Лю за одним столом. Мой мальчик, уже привыкший к абсолютной вседозволенности, швырнул в одну из девочек краюху хлеба. Какое же смятение охватило кухарок, подающих в тот день еду к детскому столу!

Они переглянулись между собой, пока занималось большее веселье. Жак вылил воду за шиворот кому-то из своих, обиженная девчушка не оставалась в долгу и стукнула ложкой по лбу не Лю, к счастью, а его соседа. Прислуга так и стояла в оцепенении, пока детвора веселилась. Только когда стайка оборванцев повыскакивала из-за стола и убежала прочь, играть в саду, я понял, насколько в Святом Стефане тихо без детей.

* * *

Питер не разделял моего восторга относительно юных обитателей госпиталя. Стоило этой резвой стайке пронестись по коридорам или их звонкий смех слышался где-то во дворе, Янсен был заметно опечален.

– Хотя бы Лю есть с кем играть, – Питер находил хоть какой-то оптимизм в сложившейся ситуации.

– Вам так досаждают эти дети? – интересовался я.

– Вы, мой дорогой, слишком дорожите нашей дружбой, так что скажу как есть, – ответил Питер. – С самых первых дней Святой Стефан был полон чудачества, и вы тому виной, граф Готье.