Отстранившись от чашки, я сделал вздох, точно вынырнул. Выжидая около минуты, я дал стремительному потоку оживить, пробудить мое тело. Едва я ощутил, что я готов, что моей прильнувшей решительности с лихвой хватит, так я сразу схватил карабин и поспешил вниз, в подвал, предстать лицом к лицу со зверем.

Сейчас со мной не было Лю, и в большом количестве света я не видел никакой нужды. Полумрак подступил со всех сторон, но дух не покидал меня.

Послышался рокот из клетки самого несносного чудища, которое попадалось мне в жизни. Оживление его меня поражало – цокот лап по полу давал понять о добром и игривом настрое. Гибрид выдал себя, звонко тявкнув, совсем по-щенячьи, как молодняк зазывает в свою игру.

Рука все крепче сжимала карабин. Кажется, в этот миг зверь заметил, что я пришел один, и тотчас же перестал. Короткий глухой вздох вознесся в стенах подвала, и на меня блеснули глаза чудовища и застыли, неживые и холодные.

– Чего ты задумал? – спросил я, насилу храня самообладание.

Мои руки медленно приподняли карабин. По стальному стволу медленно ползали и трепетали янтарные отблески далекого фонаря.

– Ты же не знаешь, что это? – спросил я, кивнув на карабин.

Зверь усмехнулся и презрительно фыркнул. Любопытство, угасшее в нем, вспыхнуло вновь. Гибрид приблизился к клетке и внимательно изучал оружие своими жуткими глазенками, окаймленными морщинистыми веками. Зверь принюхивался, верно, впервые почуяв запах пороха.

– Уймись, – строго пригрозил я. – Не то узнаешь, что это такое.

* * *

Этому не было объяснения.

Когда я поднялся наверх и затворил за собой тяжелую дверь подвала, я зарекся не пускать туда сына, но не был достаточно тверд в своем решении. Едва ли существовало что-то сильнее звериного голода. Даже самые подлые твари отступят от своих замыслов, когда от голода мучительные боли скрутят им кишки.

Так я думал до того, как зверь придумал кормиться лишь с руки моего сына. На иной кусок чудовище даже не смотрело. Мерзкая морда кривилась, и новые морщины выступали на носу, когда это животное принюхивалось. И лишь почуяв, что пищу принес именно Лю, гибрид приступал к еде. Раздавалось отвратное чавканье, с которым пасть смаковала каждый кусок, брошенный его избранником.

Чудовище смотрело то на меня, то на сына, выглядывая оттуда, из темноты. Мое сердце чуяло подвох от этой скотины, и теперь я повадился держать карабин в подвале.

Мне и в голову не приходило умертвлять плод своих многолетних трудов – у меня попросту не хватило бы на то сил. Однако недалек был тот час, когда эта скалозубая скотина дерзнет на какую-то выходку, и будет очень кстати припугнуть ее резким выстрелом.

Меня печалило, что Лю не видел и не разделял моей настороженности относительно зверя, а мне не хватало жесткости в общении с ним.

* * *

Это была долгая зима. Время тянется дольше, если чего-то ждешь, а уж когда ты сам без понятия, чего именно, – оно вовсе встает на месте. Упрямо оно упирается, как толстобокий осел, груженный плетеными корзинами, подгоняемый чернокожими мужами далекого Алжира.

Этот образ пришел мне, когда я записывал очередной свой сон. Истории в привычном понимании я не мог сложить ни в голове, ни на бумаге. Мне не понравилась та заметка, что вышла из-под моего пера, просто пустая писанина.

Глубоко вздохнув, я откинулся назад и закрыл глаза, прислушиваясь к скулящим ветрам, что скреблись в окна. Я не собирался их впускать, и мне бы не дали так поступить мои заботливые коллеги-«Стефаны», особенно в свете легкой простуды, как думалось им.

Я-то знал, что ослабление моего тела было вызвано в первую очередь моей душевной тревогой относительно той хитрющей твари, запертой у меня в подвале.

Мое сердце покоробила скверная мысль – я остыл к своему зверинцу.