* * *

Отголоски недавней войны все еще скверно сказывались на деревне. Еды было мало, и она была дурная. Чтобы сыскать доброго мяса, мне пришлось пойти против совести и разрешить охотникам из деревни раздобыть дичи. Эта мера была исключительной. Покуда Господь дал мне владеть этими лесами, земля не будет обагрена кровью на потеху или для забавы.

Все не было напрасно. Двадцать восьмого марта 1764 года Святой Стефан открывал свои двери. Праздничные огни освещали здание и улицу. Дети под предводительством Лю совали в фонари, к самому пламени, сухие травинки. Никто не посмел бранить моего сына, и эта шалость им сходила с рук.

Судя по количеству ответов на разосланные приглашения, ожидалось много гостей. К вечеру эта тихая, мирная и отрешенная обитель наполнилась доныне неведомым оживлением. Гости все прибывали, радостно целовались со мной и со «Стефанами». Столько добрых благословлений едва ли слышали мои уши за всю мою жизнь. Пригубив бойкого шампанского, я с особой теплотой принимал похвалу в адрес собственного детища.

Сейчас, в сгущающихся по-летнему медленно сумерках, золото, что лилось от фонарей, становилось богаче, как насыщается вино с годами. Дрожащие от легкого ветерка язычки пламени шутливо раскачивали длинные тени. Тогда, стоя на каменном крыльце и любуясь игрой огня и ночи, я не догадывался о госте, чья карета уже неумолимо близилась.

Ловкий парнишка-кучер спрыгнул со своего места и, отряхнув дорожное пальто, поспешил открывать дверь своему господину. Узнать прибывшего раньше времени не было никакой возможности. Когда же петли тихонько скрипнули, мне показалось, что зрение решило вновь жестоко подшутить.

Франсуа де Ботерн, мой дорогой кузен, видимо, заметил меня раньше, чем я его. Поверх его темно-бордового камзола белело пышное жабо с крупным аметистом в золотой оправе посередине. Волосы были убраны назад в хвост и схвачены лентой, наподобие того, как носил мой отец. Он отпустил каштановые усы, что красили его мужественное загорелое лицо. Щеки немного впали, что жестче очертило скулы. Больше всего мне не давал покоя его взгляд – вот тут перемену я однозначно уловил, но никак не хватало слов описать ее.

Какое-то время мы глядели друг на друга, удивляясь тем переменам, которые так щедро преподнесли годы. Ни у одного из нас не было слов, чтобы начать разговор. Кучер сел обратно на свое место, чтобы отогнать карету. Видимо, из всего семейства де Ботерн приехал лишь Франсуа. Моя рука сама собой поднялась в приветственном жесте. Губы кузена дрогнули слабой улыбкой. Я стал спускаться с крыльца, а Франсуа, напротив, спешно поднялся. На середине мы крепко обнялись.

* * *

Вечер дышал покоем. Цикады стрекотали, притаившись среди сочных трав и цветов. Пока в стенах госпиталя играла музыка и занимался бал, мы с кузеном пошли на опустевший пляж, в деревянную беседку. Спинки стрекоз переливались в слабом отсвете далеких фонарей.

– Это место преобразилось благодаря тебе, – вздохнул Франсуа.

– Ты застал Святого Стефана в благоухающем благолепии, – ответил я. – Сейчас луга принарядились. Приезжай как-нибудь в конце октября или даже в ноябре. Вот тогда тут не будет ничего, кроме промозглых косых дождей и голых деревьев. Я рад, что ты прибыл в самом преддверии лета. Но поверь, моей заслуги в этом нет никакой.

Кузен усмехнулся и помотал головой.

– Ты не меняешься, – пробормотал он.