Кеман обдумал несколько вариантов, но в конце концов отверг все. Как он ни старался, ему не вспоминалось ничего подходящего. Соорудить‑то что‑нибудь он сможет – сейчас Кеман куда лучше управлялся со всякими мелкими и хрупкими предметами, чем до появления Шаны. За последние несколько дней Кеман выяснил, что если он сосредоточится изо всех сил, то может изменить форму своей лапы и превратить ее в некое подобие руки.

В логове непременно должно что‑нибудь найтись. Мать тащит туда что ни попадя, как мышь‑скопидомка. Размышляя над этим вопросом, Кеман меланхолично почесывал ногу: шкура вокруг суставов пересохла и беспокоила его с того самого момента, как он добрался до загона.

Зуд сделался мучительным, и Кеман зачесался с удвоенной силой.

В конце концов шкура лопнула под когтями. Кеман сорвал омертвевшие участки, со вздохом облегчения посмотрел на новую, пока еще нежную кожу, и осторожно почесал ее кончиком когтя. Новой чешуе требовалось некоторое время на то, чтобы затвердеть и сделаться такой же прочной, как старая. А до того момента ее было нетрудно повредить.

Этот инцидент свидетельствовал, что у Кемана началась линька. А на время линьки Кеман терял способность нормально думать – он только чесался и чесался без конца…

Кеман уставился на зажатый в лапе кусок синей шкуры, отливающей металлическим блеском. В голове у него начала оформляться некая смутная мысль. Постепенно до Кемана дошло, что он держит сейчас в лапе ответ на тот вопрос, что мучил его все утро.

Шкура. Сброшенная шкура. Она гибкая, мягкая и достаточно прочная – даже когтями ее так просто не порвешь. Она отвечает всем условиям. Попрыгунья не станет ее есть, но и пугаться тоже не станет. Однорогам она бы не понравилась, но теперь, когда Алара вернулась домой, однороги вновь переместились в свой загон. Кеман больше не нуждался в их охране: местонахождение Шаны больше не было тайной, но никто, кажется, не склонен был возражать против ее присутствия либо угрожать ей или Кеману, – видимо, уважая право собственности Алары и неожиданный интерес, проявленный Отцом‑Драконом по отношению к малявке.

Шкура, только что слезшая с ноги Кемана, не годилась – куски были слишком маленькими, и больших не появится еще примерно с неделю. Но это неважно: запасливость Алары распространялась даже на такие бесполезные вещи, как слезшая шкура.

Кеман поднялся на ноги, перепрыгнул через ограду и поспешил в пещеру, надеясь, что Алара оставила освещение в кладовках – они располагались в дальней части логова Чего сейчас ему хотелось менее всего, так это потревожить и без того беспокойный сон матери. Новый ребенок оказался настоящей чумой (по крайней мере, так про себя думал Кеман). Он постоянно требовал есть, а когда наедался, тут же принимался капризничать.

Кеман был неколебимо уверен, что уж он‑то никогда не причинял Аларе и половины тех трудностей, что теперь причиняла его новорожденная сестра. Более того, он прекрасно сумел позаботиться о себе и о логове, пока Алара отсутствовала. А теперь он сумел обеспечить надлежащим уходом человеческого детеныша, которого мать принесла домой, – без чьей бы то ни было помощи, вот!

Оказалось, что кладовки и вправду освещены. Выбравшись из‑под яркого сияния «горного камня», Кеман увидел в отдалении тусклый желтый свет шара‑указателя, едва различимого на фоне темной горной породы. Впрочем, для кладовок яркий свет и не был нужен. Здесь обычно хранились разнообразные бесполезные предметы, которые драконы приносили с собой, возвращаясь из своих набегов на мир, лежащий по ту сторону пустыни. Например, Алара собрала коллекцию тканей.