Делай свое дело, а я сделаю свое.
— Придешь завтра ночью — он будет готов.
— Это будет особый яд? — опасливо спросила Опия, не представляя, как можно отравить через вещь, а не через кровь.
— Нет. Проклятие действует не хуже яда, хоть и гораздо медленнее. Мы видимся с тобой в последний раз. Запомни — наши судьбы крепко связаны. После того как я сойду в Нижний мир, и тебе недолго быть в этом мире. Так что поспеши — мы еще можем повлиять на наши судьбы!
Теперь, после расправы Скила над Матасием и ночного разговора, Опия пожалела, что не прибегла к яду, — ведь еще неизвестно, когда сработает проклятие, наложенное жрецом. Она отыскала лекиф, некогда подаренный Матасием, решив пустить его в ход при следующей встрече со Скилом. Днем она узнала, что Скил уехал, желая посетить дальние кочевья, но не сомневалась, что тот поехал в Ольвию, на встречу с Иридой.
4
В богатом доме архонта Фоаса в полном составе собрался Совет семи, что происходило в исключительных случаях. Причиной тому был приезд из Пантикапея тайного посла тирана Астинакса — молодого фракийца Спартока. Несмотря на то, что Пантикапей, как и Ольвию, основали выходцы из Милета, города соперничали и даже противостояли друг другу. Особенно усилилось это противостояние, когда Пантикапей, став во главе симмахии — добровольного союза городов, в итоге образовал Боспорское царство с тиранической и династической властью Археанактидов. Члены совета Ольвии не без оснований опасались, что если бы не огромное расстояние, разделяющее их, то Пантикапей распространил бы свою власть и на них, как ранее произошло с городами Тиритака, Мирмекий, Порфимий и даже с Феодосией.
Самый богатый и уважаемый член Совета, торговец зерном и вином Алкмаон, пренебрежительно окинул взглядом молодого фракийца и зычно приказал:
— Рассказывай, зачем ты нас собрал, но не утомляй длинными речами — у нас есть дела и поважнее.
— Тиран Астинакс желает вам здравия, удачной торговли и приумножения богатства! — начал Спарток свою речь.
Алкмаон, запрокинув голову, громко расхохотался, другие члены Совета последовали его примеру, за исключением Фоаса, у которого было напряженное и хмурое лицо.
— Астинакс желает нам удачной торговли и приумножения богатства? Нам?! — грохотал, все еще смеясь, Алкмаон, явно смакуя услышанные пожелания.
Молодой фракиец, выделяющийся своей статной фигурой и приятной внешностью среди разнеженных и толстых греков, не смутился подобному приему, а, наоборот, сам заулыбался:
— Рад, что слова Астинакса упали на благодатную почву и принесли вам хорошее настроение. К сожалению, то, о чем буду говорить дальше, вряд ли поспособствует веселью…
— О чем же ты хочешь говорить? — закудахтал, давясь смехом, Гиппатион, владелец многих гончарных и ювелирных мастерских.
— О Скиле — базилевсе племен варваров-скифов. О том, кому вы ежегодно платите большую дань, кто посадил у вас в городе своего наместника, через которого передает свои указания вам — высокоуважаемому Совету. О том, кто чеканит свою монету и этим уже забрал у города часть доходов. Кто поддерживает в противовес вам Никонию, превращая ее в город варваров. — Спарток повернулся лицом к Фоасу. — О том, кто берет ваших дочерей себе в наложницы! Еще продолжить?!
Как и ожидал Спарток, смех мгновенно смолк — в самом деле, Скил с каждым годом увеличивал дань, и доходы богатых горожан падали. Каждое его появление в городе было чревато новшествами, он даже сунул свой нос в их торговые дела, и хорошо еще, что его помощник, предатель грек Эвней, умер в прошлом году — с тех пор он немного приутих.
— Тиран Астинакс узнал, что Скил в будущем году собирается к нему в гости со своей армией, и забеспокоился — отсюда и забота о наших делах, — желчно произнес Идоменей, имевший самое большое количество рыболовных суден и засольные цеха. |