В пятом — чьи-то имена и названия в кавычках. Это были названия аукционов произведений искусства: Сотбис, Русич, Кристи… Можно было предположить, что четвертая и пятая колонки означали дату продажи картины через аукцион или из частной галереи. В последнем — шестом столбце — записаны числа, в основном шестизначные, заканчивающиеся цепочкой нулей. Стоимость картины! Хотя в конце списка сумма не подытожена, приблизительный подсчет перевалил за миллиард долларов. От этого числа у меня волосы встали дыбом. МИЛЛИАРД ДОЛЛАРОВ!!!
Но что это был за список? Каких картин? Где они находятся?
И только внимательно просмотрев весь перечень и встретив в нем нескольких авторов и названий картин, которые видел вчера в холле, я понял, что все они принадлежали Марку Воронцову и все находятся здесь, в этом доме, вокруг меня!
Ощущение того, что все эти картины, мирно висящие на стенах, представляют из себя капитал в миллиард с лишним долларов, впервые посетило меня. Такого я никогда и нигде не испытывал. Даже в Лувре и Прадо, где, наверное, собрано картин на несколько миллиардов! Одна Джоконда, вероятно, оценена в полмиллиарда, если не больше. Но мысль, что бесценные шедевры висят не в музее, доступном всем, и где никто не задумывается об их реальной стоимости, а в задрипанном дворце, принадлежавшем одному человеку, окончательно доконала меня, и я опустился на пыльный стул, на котором недавно стоял. Голова пошла кругом. Мне даже показалось, что все вокруг поплыло. Я потряс головой, зажмурил глаза. Потом поднялся со стула, стряхнул с него пыль и вышел из кабинета…
— Ну как прошла уборка? — встретил меня остротой Санеев. — Вам не мешало бы выкупаться.
— Я купаюсь только по понедельникам, и то если бывает горячая вода, ответил я.
Шутка была в стиле сержанта, и он улыбнулся.
— Господин Санеев, — судя по довольной физиономии сержанта, такое обращение польстило его самолюбию.
— Слушаю вас, господин Болдин, — сержант был сама учтивость.
— Если я не слишком злоупотребляю вашим терпением, я бы хотел попросить вас еще об одном одолжении.
— О чем речь, господин Болдин! Конечно, просите.
Наш разговор напоминал встречу в верхах.
— Я бы хотел, если вы не возражаете, конечно, пройтись по всему дворцу.
— Конечно, конечно, господин Болдин. Не возражаю. Хоть по всей крыше, светская беседа стала сержанту в тягость, и он опять сострил. — Вы решили провести генеральную уборку и отработать ваш гонорар?
— Вполне возможно, господин Санеев, — с улыбкой ответил я. — Я имею в виду: отработать свой гонорар. Так я приступлю, если вы не против?
— Вперед, мой друг! — сержант явно принимал меня за идиота.
— Благодарю, — я решил пока не убеждать его в обратном.
Я хотел попробовать вычислить, какие же картины украдены, если вообще похищение имело место. Взяв список в левую руку, я начал ходить по коридорам и залам дворца, ставя птички перед названиями картин, попадавшихся мне на глаза. В этом деле мне очень помогало то обстоятельство, что картины были размещены преимущественно группами, каждая из которых включала работы одного автора. Вот целая комната занята творениями Рембрандта. Просмотрев все полотна, я убедился, что все они соответствуют перечню. Целая стена в соседнем зале увешана работами Кандинского. И они все оказались на месте.
Занятый инвентаризацией, я не переставал восхищаться прекрасными шедеврами, собранными под крышей дворца.
Обход подходил к концу. Вот триста восемьдесят третья картина, триста восемьдесят четвертая… восемьдесят пятая.
У меня бешено заколотилось сердце… Так и есть! Не хватает двух картин. Причем одного автора. |