С пустынной улицы Римо выскользнул на стоянку. Если уличная преступность сделала остальные районы Нью Йорка ночью почти безлюдными, то Гарлем в это время суток просто вымирал – местные жители запирались по домам, а на улицу никто и носа не высовывал. Кругом царила тишина, нарушаемая лишь случайной группой подростков или сбившихся в кучу людей постарше.

Магазины были закрыты металлическими щитами; немногочисленные уличные фонари освещали грязные тротуары. Вдоль стены бесшумно бежала крыса. Именно эту стену Римо и искал.

Даже в смутном свете ночных фонарей он различил четкие линии и яркие цвета, сливающиеся в мозаичное панно с изображением красивых черных лиц – оно было написано новым поколением на полуразрушившихся кирпичах, положенных предыдущим. Это была «стена уважения», и Римо было немножко жаль портить ее.

Яркой белой краской он аккуратно вывел на стене «Джой 172», перешел на другую сторону улицы и принялся ждать. Первым надругательство над стеной, которую по обычаю и общему согласию трогать было нельзя, заметил молодой парень, на шее у которого висел ключ. Он остановился как вкопанный, словно на него вылили ушат холодной воды. Римо расположился на каком то крыльце. Серый сумрак постепенно сменялся рассветом. Парнишка убежал. Римо почувствовал сильный запах вчерашней грудинки, смешанный с запахом недельной давности апельсинов и гниющих куриных костей.

Свет фонарей погас. Парнишка вернулся назад с тремя приятелями. Когда солнце было уже высоко, Римо получил то, что хотел. Возле стены, запрудив улицу, собралась большая толпа. Молодые парни в рабочих куртках, люди постарше в разноцветье красных и желтых нарядов и в туфлях на платформе, пропойцы, нетвердо стоящие на ногах, и какая то толстая дама, одетая в столько слоев одежды, что напоминала покрытый брезентом стог.

К толпе направлялись двое здоровенных парней с прическами в стиле «афро», которые вели сопротивляющегося подростка, заломив ему руки за спину. Очки его съехали набок, глаза были широко раскрыты от страха, обутые в кроссовки ноги беспомощно болтались в воздухе.

– Это он! – закричала женщина. – Тот самый Джой 172.

– Убить гада! – заорал мужчина.

– Кончайте с ним! – взвизгнул какой то малыш. – Задайте ему хорошенько!

Римо поднялся со ступенек и смешался с толпой, где уже громко обсуждался вопрос, как поступить с сидящим на другой стороне улицы белым.

Прорезав толпу, он направился к открытому пространству, где двое крепких парней пытались поставить юнца на ноги. Он быстро расчистил вокруг себя место, причем окружающим показалось, будто мелькнули чьи то руки, и кое кто в толпе упал. Стоявшие впереди, предприняв несколько безуспешных попыток воспользоваться ножами или кастетами, попытались отступить. Задние стали напирать, и стоявшие впереди ответили тем же. В толпе началась давка. Тогда Римо крикнул, призывая всех сохранять спокойствие, но не был услышан.

– Полагаю, – произнес он тогда как бы невзначай, – что вы не станете воспринимать эту надпись на стене как свидетельство высокой культуры и выражение национальной гордости?

Не получив ответа, он нанес обоим державшим юнца парням по удару в челюсть, что моментально вызвало у них сильное кровотечение. Они упали на тротуар, как спелые сливы, а Римо, схватив мальчишку, вновь двинулся через толпу. Пройдя два квартала, он увидел наряд полиции, пережидавший, чтобы, прежде чем они вмешаются, толпа как следует спустила пары.

– Эй, парень, спасибо тебе, – сказал пацан.

– А я тебя не отпускаю, малыш, – ответил Римо, прижимая ладонь мальчишки к запястью, чтобы тот не сбежал.