С детства ж, с трех лет, зимой и летом, как и полагается
пролетарью, на ветру, на холоду, недоедая, недосыпая, зато жизнь героическую
изведал и всем сердцем воспринял. Нет-нет, не женат. Какая жена! Какая
семья! Надо на ноги крепко встать, бедной маме помогать, папу издалека
дождаться, да и уцелеть еще на войне надо, урон врагу нанести, преж чем о
чем-то всяком другом думать.
Мельников начал впадать в сомнение -- уж не дурачит ли его этот
говорун, не насмехается ли над ним?
-- Придуриваетесь, да? Но я вам не старшина Шпатор, вот велю под суд
вас отдать...
Булдаков поманил пальцем Мельникова, вытянул кадыкастую шею и, наплевав
сырости в ухо комиссару, шепотом возвестил:
-- Гром надломится, но хер не сломится, слыхал?
Капитан Мельников отшатнулся, лихорадочно прочищая мизинцем ухо.
-- Вы! Вы... что себе позволяете?
Булдаков вдруг увел глаза под лоб, зашевелил ушами, перекосоротился.
-- У бар бороды не бывает! -- заорал припадочным, срывистым голосом. --
Я в дурдоме родился. В тюрьме крестился! Я за себя не отвечаю. Меня в
больницу надо! В психи-атри-ческу-у-у!.. -- И брякнулся на пол, пнув по пути
горящую печку, сшиб трубу с патрубка, дым по каптерке заклубило, посуда с
полки упала, котелок, кружка, ложки, пол ходуном заходил, изо рта
припадочного повалила пена.
Капитан Мельников не помнил, как выскочил из каптерки, спрятался в
комнате у дежурных, где сидел, поскорбев лицом, все слышавший старшина
Шпатор.
-- Может, его... может, его в новосибирский госпиталь направить... на
обследование?.. -- отпив воды из кружки дежурных, вопросил нервным голосом
Мельников.
Старшина дождался, когда дежурные подадут капитану шинель и шапку,
безнадежно махнул рукою.
-- Половину роты, товарищ капитан, придется направлять. Тут такие есть
артисты... Ладно уж, я сам их обследую. И рецепт пропишу, памаш, каждому,
персонально.
С тех пор, проводя в казарме политзанятия, капитан Мельников опасливо
косился в сторону Булдакова, ожидая от него какого-либо подвоха. Но
красноармеец Булдаков вел себя примерно, вопросы задавал только по текущей
политике, интересуясь в основном деятельностью Даладье и Чемберлена да кто
правит ныне в Африке -- черные иль все еще белые колонизаторы-капиталисты.
Бойцы уважали Леху Булдакова за приверженность к чтению газет, за
политическую грамотность. Мельников с опаской думал: "Чего это он насчет
Даладье и Чемберлена- то?.."
На 7 ноября открыли зимнюю столовую. В зале, напоминающем сельский
стадион, за столами, не по всей еще площади закрепленными на укосинах, сидя
на еще не убранных опилках, на полу и на скамейках, полк слушал доклад
товарища Сталина из Москвы. В столовой, свежо пахнущей пиленым тесом,
смолистой сосною, раздавался негромкий и неторопливый голос, с перебивами,
порой с нажимом оратор выговаривал русские слова: "В тяжелых условиях
приходится праздновать сегодня двадцать пятую годовщину Октябрьской
революции. |