— Нет, — сказал Валентин, и покосился на Арин, но та тоже покачала головой. — Я ничего о нем не слышал. Тот человек, об убийстве которого говорили эти парни?

— Да. Ничего удивительного, что вы его не знали. А мы были знакомы. Он старше меня лет на шесть и никогда не работал в поле. — Профессор Кац повернул ключ, и мотор вездехода взревел, фара вспыхнула, освещая каменистую тропу, исчезающую между валунами. — Каприо — книжник и последние десять лет практически безвылазно провел в одном из монастырей в Греции.

— Книжник? — переспросила Арин, заводя свой квадроцикл. — Кому понадобилось убивать исследователя рукописей?

— Официально его никто не убивал, — сказал дядя Рувим, трогаясь с места. — Мало ли от чего может умереть старик, всю жизнь глотавший библиотечную пыль? Но я думаю, что его убил Иосиф Флавий…

— Причем тут… — начал было Шагровский, но дядя уже пустил вездеход прыгать по камням.

— Ищите экскурсионную тропу! Хорошенько глядите вокруг! — крикнул профессор через плечо, притормаживая. Чувствовалось, что вести четырехколесную машину ему не очень привычно. — Она может оказаться поблизости. Если рассвет застанет нас в пустыне, отсидимся в пещерах…

— Экскурсионной тропы здесь нет, — сообщила Валентину Арин, глядя на экран GPS. — Это твой дядя размечтался. Ближайшая — миль шесть отсюда. В навигатор загружена подробная карта, со всеми отметками — мы здесь, вокруг бездорожье и дикие скалы. Неплохо мы побегали… Видишь — Мецада здесь. Вот Эйн-Геди. А это ущелье выведет нас к еще одному высохшему руслу — оно делится на рукава и уходит дальше. Тут нет прямого пути на юг.

Оставив в стороне неподвижные тела и разбитый квадроцикл, вторая машина тоже выкатилась с площадки между валунами. Почти сразу же после того, как звук моторов стал тише, на тропе, ведущей от россыпи небольших пещер, зажглись две пары глаз. Осторожно переступая тонкими лапами по каменной крошке, шакалы начали спускаться вниз, на запах крови и остывающей человеческой плоти. У самого низа один из них, ошалевший от сладкого аромата смерти, оступился и съехал последние несколько метров на хвосте, испуганно повизгивая. Но тут же метнулся к лежащему навзничь трупу и, рыча, впился ему в щеку. Первым.

Через несколько секунд к нему присоединился второй. А еще через минуту шакалов было уже пятеро. Занимающаяся заря не пугала их, а, может быть, и пугала, но жажда крови была сильнее, чем страх перед дневным светом. В полумраке раздавался хруст и алчное чавканье — челюсти падальщиков работали без перерыва. Из глубины ущелья тянулись, поджимая хвосты, другие участники пиршества. Еды было много. И убежать она не могла. Вместе с первыми лучами солнца к едокам присоединились насекомые.

В истекающих маслом обломках квадроцикла заголосила рация, и шакалы на миг шарахнулись от человеческого голоса, но только на миг…

Профессор Кац и его спутники как раз прятали свои четырехколесные вездеходы под скальным выступом.

— Скорпион, это Вотчер, — голос, донесшийся из динамика уоки-токи, принадлежал человеку в возрасте за сорок. Густой, хорошо поставленный, хоть искаженный. Голос, привыкший отдавать команды. — Скорпион, ответьте Вотчеру… Прием.

— Ну, здравствуй, Вальтер, — сказал дядя Рувим и, сунув рацию в карман, захромал по тропе, ведущей к выветренным красным скалам, вслед за Валентином и Арин.