Перспективным оказалось направление, разрабатываемое группой Кикоина. И в Америке завод газовой диффузии в Ок-Ридже стал основным поставщиком обогащенного урана и легкого его изотопа. Принцип разделения был несложен, но технически его осуществление требовало сложных исследований и совершенно еще не известной, только лишь конструируемой аппаратуры. Зато полностью автоматизированное предприятие работало просто и надежно, требовало сравнительно мало усилий на обслуживание. Успех у Кикоина обозначился не сразу, но тем значительней были результаты.

Основное внимание Курчатов отдавал уран-графитовым реакторам. В них он видел основное звено всей ядерной программы. Они вырабатывали тепло — его можно было использовать на мирные цели; в них создавался плутоний — лучший материал для атомного оружия. Курчатов все направления нацеливал к успеху, но все больший приоритет отдавал уран-графитовым реакторам. Еще не пришло время доказывать это открыто, еще продолжались исследования в других областях и неизвестно было, что за эффект они дадут, но дальняя цель была ясна. Он выбрал главное направление. Он не сомневался: основное движение пойдет по этой магистральной дороге. Еще не был закончен опытный котел, а он уже выдал проектное задание на промышленный реактор. Еще не были закончены эксперименты на первом котле, а он уже требовал рабочих чертежей от спешно созданного проектно-конструкторского бюро, руководимого Николаем Доллежалем.

Это был, конечно, риск, и немалый. Разрабатывать проект промышленного предприятия на основе лабораторных данных, без предварительной доработки их в полузаводском масштабе, до войны назвали бы инженерным авантюризмом. Он мог бы предложить иной термин: инженерная интуиция. Вся созданная в 1943 году стратегия атомных работ основывалась на том, что научной интуиции отводилась роль не меньшая, чем обширным знаниям и сериям точных экспериментов. Он окружил себя помощниками, умевшими, как он говорил, «считать на пальцах». Он с удовольствием вспоминал, как на одном из семинаров его заместитель, математик Сергей Соболев, потребовал двух месяцев, чтобы точно рассчитать на построенной им механической вычислительной машине «шаг решетки» реактора. А Гуревич написал на доске цифру 19±2 и скромно сказал: «Мне кажется, вы получите что-то в этом роде, Сергей Львович». Через два месяца Соболев принес окончательное решение: это было 19!

На семинарах Курчатов настойчиво уводил помощников от буквального повторения американской атомной программы. Когда появилась купленная в США книга Смита, Курчатов разорвал ее на отдельные главы и, вручив каждую разным физикам, предложил доложить о прочитанном на семинарах. Отчет Смита показывал, что американцы шли теми же путями, какие избрали советские физики еще до войны и на каких они сосредоточились в 1943 году, когда открылся второй тур работ с ураном. И хоть американцы опередили советских физиков, но сам их успех свидетельствовал, что путь правилен. Но здесь таилась опасность, Курчатов хотел загодя преодолеть ее. В Америке всё подчинили ядерной бомбе. Создание собственного защитного ядерного оружия в обстановке «атомного шантажа» и у нас стало главной задачей, но она была не единственной. Курчатов глядел шире и дальше: надо было уже сейчас думать о том, что ядерные работы несут в себе не только атомные угрозы, но и атомное благодеяние.

На теоретическом семинаре фиановцы выступали с докладами о своих экспериментах с ураном и графитом. Илья Франк — будущий лауреат Нобелевской премии — изложил точные, изящные эксперименты; они в основном повторили те, что совершались недавно в палатке у Панасюка, но и вносили уточнения.