«Большую кладку» начали летом 1946 года — к этому времени и урана и графита накопилось достаточно. С уранового завода прислали в помощь рабочих. Теперь Курчатова чаще всего можно было видеть здесь; он уходил отсюда в два ночи, в четыре спрашивал по телефону, как дела, а в девять — «как штык», вспоминали потом рабочие — уже сам командовал монтажом. Панасюк и его помощники с ног сбивались, чтобы выполнять команды руководителя с той же стремительностью, с какой они делались.

Слой графита выкладывался за слоем, один ряд урановых блочков встраивался в графит за другим. Приборы показывали систематическое нарастание потока нейтронов. Утром 25 декабря 1946 года стали выкладывать 62-й слой. По расчету самоподдерживающаяся реакция должна была пойти примерно на нем: уже 58-й слой показал крутой всплеск нейтронов.

В два часа дня Курчатов занял место за пультом. На пуске, кроме него и Панасюка, разрешено было остаться Дубовскому — он отвечал за «вредность», Бабулевичу, ответственному за СУЗ (систему управления и защиты), и оператору Кондратьеву — «Кузьмичу».

«Включены все приборы, сигнализирующие о радиационной опасности, проверена исправность системы управления и защиты и группы контрольно-измерительных приборов.

Два аварийных кадмиевых стержня находятся во взведенном состоянии: достаточно нажать на кнопку, и они упадут в вертикальные каналы реактора, чтобы моментально погасить цепную реакцию.

И. В. Курчатов поднимает еще находившийся в реакторе кадмиевый стержень (регулирующий). Ранее редкие (фоновые) звуковые щелчки и вспышки неоновых ламп от гамма-лучевых и нейтронных датчиков, расположенных внутри реактора и на его поверхности, стали все чаще. Частота щелчков и световых сигналов увеличилась, но вот они уже остаются постоянными — пока что реактор не достиг критичности.

Процедура повторяется еще раз… И. В. Курчатов быстро выводит аварийные стержни из реактора. График показывает почти линейный рост мощности. Впервые звуковые сигналы становятся воющими. Световые индикаторы уже не мигают, а светятся ярким желтоватым светом».

В 18 часов 25 декабря Курчатов остановил испытание. Он поцеловал Панасюка, с ликованием объявил:

— Отныне атомная энергия подчинена воле советских людей!

На другой день состоялся официальный пуск атомного реактора в присутствии представителей правительства.

На стене здания, где работает реактор, теперь висит мемориальная доска с надписью:

«25 декабря 1946 года в этом здании впервые на континенте Европы и Азии И. В. Курчатов с сотрудниками осуществил цепную реакцию деления урана»

4. Выбор главного направления

Еще, вероятно, никогда научные работы не велись с такой интенсивностью, как в послевоенные годы в институтах, связанных с выполнением атомной программы. И хотя условия секретности не позволяли часто знать, для чего конкретно предназначено данное исследование, кто им воспользуется, будет ли оно очень важным или мало полезным, — а раньше без такого понимания и думать нечего было об экспериментах, — зато сознание, что оно «нужно для атома», перекрывало все неудобства, заставляло работать с интенсивностью, прежде неслыханной. Обстановка атомного шантажа на Западе безмерно обострила у каждого ученого, инженера, рабочего чувство заинтересованности в том, чтобы исполняемое дело было выполнено скоро и квалифицированно. Сегодня, оглядываясь на те прошлые годы, можно твердо установить, что именно это чувство личной ответственности и было одним из важнейших стимулов, одной из важнейших причин успешного выполнения ядерной программы.

Академик Илья Ильич Черняев, директор ИОНХа, видный специалист по платине, вызвал к себе двух своих докторов — Анну Дмитриевну Гельман и Абрама Михайловича Рубинштейна — и вручил им новое задание.