К самым мосткам на том берегу Ути подползла неровная, без бордюров, уложенная по наспех разбросанному гравию лента черного, не застывающего на солнце асфальта. Криничка, так полюбившаяся Дубровину, была обложена собранными окрест валунами, рядом появилась лавочка, сооруженная из причудливо изогнутого ствола. Старые кладки через реку по настоянию Сватова были оставлены, но чуть в стороне от них протянулся с берега на берег узенький мост, добротно собранный из пиленого бруса (ширину моста Сватов проверял сам: чтобы трактор или грузовик пройти по нему не могли, а только легковушка). Появился даже дорожный знак с указанием максимального веса транспортных средств, которыми надлежало по мосту ездить. И еще один знак, запрещающий движение грузового транспорта.

Вдоль улицы встали столбы достаточно изящных, стилизованных под старинные фонари, светильников. На взгорке над водой, в том самом месте, где совсем еще недавно Виктор Аркадьевич Сватов продумывал свою стратегию, появилась ажурная беседка. Правда, выкрашена она была аляповато, в три цвета: желтый, зеленый и голубой, что вызвало бурный протест и негодование Сватова. Студентов он долго стыдил и корил, взывая к их художественному вкусу, а Петра Васильевича Кукевича самолично повез на выходной день куда-то за Вильнюс, в музей деревянного зодчества под открытым небом, где долго его водил, показывая и втолковывая, что к чему. Петр Васильевич все старательно заснимал любительским фотоаппаратом — и колодцы, и заборы, и лавочки, и даже мусорницы из старых долбленых пней со вставленными в них жестяными ведрами. А по дороге домой вздыхал и искренне огорчался всяким отсутствием в своих подчиненных понимания и души.

Этими свершениями на первое время все и закончилось. Как и предполагал Виктор Аркадьевич, дальше дело не пошло: отложилось до следующего года, когда заранее все будет продумано, предусмотрено и включено в планы, обеспечено ресурсами, согласовано и утверждено — чтобы двигаться дальше без всякой стихийности и партизанщины. Но и сделано было немало, что, безусловно, закрепило положение Сватова, обеспечило ему полный авторитет в глазах соседей и совхозных конторских.

Одним из главных своих достижений Сватов считал крупноформатные, наклеенные на картонные планшеты фотоснимки Ути во всех ракурсах и со всех точек. Прямо по снимкам были вычерчены и прорисованы слабым цветом все грядущие перестройки: крыши, фасады домов, колодцы, заборы… Планшеты делали к семинару, к семинару же вели дорогу, но из-за полной неготовности объекта высокий показ было решено отложить до лучших времен. А планшеты, изготовленные студентами во время практики, Сватов уговорил Кукевича оставить в Ути на память.

На строительстве дома Виктора Аркадьевича никаких отступлений от намеченного графика не было. Научно-строительный коллектив работал увлеченно, даже с азартом. Вопросов Сватову и действительно не задавали. Его стараниями все необходимое всегда оказывалось под рукой, что вполне способствовало встречному энтузиазму.

Дом и пристройки обретали все более законченный вид. Уже настланы были и даже отшлифованы полы, уже поблескивали стекла окон; зацвело фигурным затейливым витражом и треугольное, во всю стену, выходящую в сад, окно на мансарде, вызывающее наибольшее удивление посетителей. Особенно тем, что, оказалось, его вполне достаточно и для освещения бывшей кухоньки — теперь расширенной, оштукатуренной «под шубу» и ставшей центральной залой. Здесь стояла русская печь с высоко, к самой крыше уходящим ко́мином, служившим основанием искусно выложенной все тем же красным кирпичом трубе. Печь вызвала абсолютное одобрение Анны Васильевны, ибо горела она добро, прогревалась равномерно, а тепло держала хорошо. Эта бесспорная удача даже примирила ее с камином, всегда раздражавшим («як глупство») старую женщину своей практической бесполезностью. Успешно прошел испытания и стеклянный «аквариум», стены которого со швами, промазанными, по предложению Алика, эпоксидной смолой, воду держали хорошо, а при включении упрятанных за дальнюю стену ламп изливали мягкий оранжевый свет — к полному удовольствию Константина Павловича, который однажды видел настоящий аквариум и потому представлял купающихся в нем «бабонек» игривыми, «как тые рыбки».