|
Картофель между яблонями я садить не собираюсь. Мне эти яблони — не кость в горле. Земли вокруг столько… — Василич помолчал, дожидаясь, пока Сватов уложит два арбуза в откуда-то появившуюся авоську. — Но вот польза от такого новожителя есть. Не по писаному, конечно, о новом климате села, как это в газетах подается — жизнь, она ведь не всегда по писаному… Но то, что человек культурный будет у нас жить, — это уже и новый климат. Непосредственное воздействие в прямом соприкосновении. Факт такой в глазах наших байстрюков цену добру, что без толку пропадает, вроде бы и приподымает. Солидный человек, городской, с дипломом, с ученым званием приехал… Бросовое, бесхозное берет, да с пониманием, с уважением.
А уже на прощанье, тепло пожимая всем руки, а со Сватовым даже расцеловавшись, добавил, подводя итог содержательной встречи: — Да и не могу я, если честно, смотреть, как приходит все это богатство в унылое, можно сказать, запустение… Вина, что ли, у меня есть. Перед бабками этими, что всю судьбу свою новой жизни отдали, а пооставались одни, будто все, чем страдали, чему радовались, никому вроде стало и не нужным… И, повернувшись к Дубровину, еще раз пожал ему руку, как бы сожалея о необходимости расставаться: — Надумаете брать, приезжайте. Будем соседями…
Через неделю Виктор Васильевич позвонил мне. Это было и вовсе неожиданным. Даже близко знакомые руководители домой нашему пишущему брату звонят редко. На письма и то не отвечают. — Ну, где там ваш ученый? Будет брать или одумался? «Ученый» между тем колебался. Одно дело теоретизировать, совсем другое совершать практические шаги. Недели через две он отправился в совхоз самостоятельно. Похоже, что покупать дом он передумал. Во всяком случае, условия совхозному руководству выдвинул невероятные и по всем статьям безнадежные. Так, мол, и так. Все обдумал. Буду брать, если можно перевезти дом поближе к реке, да в деревеньку поменьше, причем поставить обязательно чтобы с краю… Иначе — не возьму. Дом-то хорош и цену свою оправдывает, но мне ведь не дом нужен — природа и уединение. Непонятным образом эта ультимативная наглость оказала на совхозное начальство положительное воздействие. Какую-то перевернутую логику Геннадий здесь употребил, чем взял Василича окончательно. — Что, Александр Онуфриевич, поможем товарищу ученому? Сообразим насчет природы? — Отчего же, Виктор Васильевич, не помочь, — оживился Саша, сразу смекнув, на что намекает директор. — Завези ты его на эту самую что ни на есть природу, может, что и сообразится…
В дальнем конце большой деревни — когда-то, до укрупнения, как пояснил Саша, центральной усадьбы соседнего колхоза — машина остановилась. «Дальше — пехом», — словно бы извиняясь, сказал Саша. У последнего дома над рекой Геннадий замедлил шаг. «А здесь — ничего…» Агроном довольно хмыкнул. Но они прошли мимо. Спустились к воде. Перешли, держась за кривые жердины поручней, небольшую протоку, прошли тенистой аллеей. Все это Геннадию начинало нравиться. Впереди рокотало течение. Снова по кладкам, теперь над бурлящим потоком. В черной, со взбитыми клочьями белой пены воде стояли замшелые дубовые сваи. «Была мельница», — пояснил Саша, поднимаясь на бугор. Открытая взору река, совершая плавный изгиб, словно бы застывала, готовясь ринуться в собранную сваями горловину… Третьи мостки, уже над притихшей водой, затененной кронами склонившихся над протокой деревьев, завершили дело. Потому что, когда за расступившейся зеленью открылась просторная, залитая солнцем поляна с уютным стожком — к ней спускался заброшенный сад, в глубине которого, на взгорке, обнаружилась едва различимая в листве косая крыша небольшой хатки, — Геннадий почувствовал, как что-то внутри вдруг екнуло, и, осторожно помедлив, словно боясь спугнуть случай, спросил: «Эта?» — Она, — сказал Саша вроде бы небрежно, но с затаенным торжеством. |
