И вся деятельность Виктора Аркадьевича Сватова — это стало очевидным — приняла вдруг очень даже неприглядный оборот. Как-то сразу по-иному все окрасилось.

Было как бы на грани. Удивляли старожилов действия нового соседа — вот как, оказывается, можно жить, но и беспокоили, вызывали досаду, настороженность. А сейчас все оказалось вдруг и чуждым, и неприемлемым.

Этой вот мелочью с маленьким прудком, никому вроде и не нужным, с лужицей, толку от которой и было, что уток выпустить да воды для полива грядок зачерпнуть, все вдруг перекорежилось, перекосилось и обрушилось сразу, как тихо прогоревшая крыша, взметнувшаяся неожиданно диким огнем.

Век живя здесь, до карасей этих никто не додумался.

Анна Васильевна первая кинулась со двора, засеменила к прудику, потом развернулась и медленно пошла к дому. К своему — не к сватовскому. Только плюнула.

— Тьфу на них… Федьки вот нету, он бы им повычерпал!

Обращение к Федьке было неожиданным. При чем тут он? Потом прояснилось. Да при том, что парни эти дальше самого Федьки зашли. Даже Федор Архипович до такого бесстыдства, до такого попрания всяких приличий не доходил и не додумывался. При всем своем к Ути пренебрежении он был все же человеком сельским, выросшим здесь и что-то неизбежно в себя впитавшим.

— Ученики превзошли учителя, — констатировал Дубровин.

И было непонятно, кого при этом он имел в виду — Федьку или своего друга студенческих лет.

Все ожидающе смотрели на Сватова. Словно он был во всем виноват.

Виктор Аркадьевич пошел к ребятам. В одной руке он нес большой бак для белья, в другой — гремели два пустых ведра.

— Насос есть? — спросил он у долговязого парня постарше.

— Нету, — ответил тот удивленно.

— Ни у кого нет? — обратился Сватов к остальным. Насоса ни у кого не было.

Поставив посудины, Сватов присел на корточки возле мотоцикла и выкрутил ниппель. Потом невозмутимо перешел ко второму мотоциклу.

Парни опешили.

— Ты что делаешь, дядя? — угрожающе двинулся к нему долговязый. — Или ты не в уме?..

— Вы бы, молодой человек, лучше времени не теряли. — Сватов говорил спокойно. — Берите посуду и двигайте к реке. Десять ходок каждому, если по два ведра. — Сватов поднял голову. Уже четвертое колесо с жалобным шипением испускало дух. — Девочкам по шесть… И получите насос. — Сватов встал. — Или вам непонятно? Кому непонятно? — Виктор Аркадьевич изучающе посмотрел на одного из парней. — Тебе? — Потом подошел к другому: — Или, может быть, тебе?

Непонятливых не было. Вполне смышленые оказались молодые мужчины.

— Карасей надо жарить в сметане, — все же пояснил Виктор Аркадьевич. — А сметаны у вас ведь нет? Сметану, ребятки, делают из молочка, молоко дает корова, ее для этого надо долго пасти, кормить и доить… Без вас здесь этого делать некому, так что рыбу мы пока выпустим. А воду для нее принесем…

Сватов уже направлялся к своему дому:

— Когда закончите — позовете.

Но в отношении Федьки оказалась Анна Васильевна не права, хотя и знала его как облупленного. Возмутила-то его отнюдь не выходка молодежи, которой отчего не порезвиться в выходной день, а лишь беспардонное самоуправство Сватова. Кто это тут еще объявился, откуда такой выискался, чтобы устанавливать свои порядки и обижать детей, пусть хотя бы и нашаливших, устраивать публичное издевательство? Или которые из города, так все позволено? Которые культурные и образованные, так им все и сходит?

С этим (узнав о случившемся от своей Анжелы) Федька и понесся назавтра в Уть, до черноты в глазах сжимая руль.