— Готовый?

— Готовенький. Обоссался со страху.

— Давай ее сюда!

Меня втащили в домик и уложили на расшатанную скрипящую кровать.

Черт, я даже не пыталась вырваться, потому что парни знали, КАК надо держать.

С равнодушными лицами меня обыскали, вынимая все, что я приготовила для специальных случаев — и кастет, и иглу с сонным ядом, и по-настоящему действенный газовый баллончик, и пакетик с ядовитыми капсулами, и леску-удавку, и три двенадцатигранника. Не нашли только те три капсулы, что я предусмотрительно рассовала по тайным кармашкам в одежде.

— Да это Ведьма! — увидев гадальные кости, сказал старший из троих приехавших, расписной удалец лет двадцати восьми, с золотыми зубами, весь дорогой, напряженный и очень опасный. — Мне ее Дядя описал.

— Алексей Никитич? — переспросил маленький ублюдок. — Он что, сам не приедет?

— Нет, занят, — ответил удалец, который скорее всего и был тем самым Племянником.

— Что с ней делать? — спросил старший из собачьих охранников.

Мужчина поглядел на меня с задумчивым, пренебрежительным равнодушием.

— Я же предупреждал, Таня, — произнес он вкрадчиво, и я только теперь узнала его голос, — не лезь в наше корыто. Здесь воняет. А теперь ты не только нанюхаешься. — Он обернулся к старшему. — В вольер, вместе с Косым.

Идите выгрузите. Чтоб к утру и следов не осталось.

До меня медленно доходил смысл сказанного, пока хлопали дверцы машины и стихал звук мотора.

Все это время парни стояли не двигаясь. Затем мужчина обернулся ко мне, ухмыльнулся нехорошей улыбкой и кивнул своим молодчикам.

— Ну что, ребята, начали, — бесстрастно проронил старший.

Первый из парней методично и бесстрастно содрал с меня одежду, порвал трусики, раздвинул ноги, которые держал второй, тут же вошел в меня — я вздрогнула от боли, стиснула зубы — и столь же методично продолжал.

Я лежала замерев, пытаясь расслабиться, сдержать растущую ненависть и протест, еле удерживая ноги от того, чтобы дернуться и резко распрямиться прямо ему между ног.

Стараясь не обращать внимания на боль, я, не сопротивляясь, искала выход. И не находила его.

Вольер. Бешеные голодные псы. Я и какой-то Косой.

Лишь прошептала «не надо…», когда меня поворачивали спиной специально для маленького ублюдка, но относилось это не к его потугам…

Они даже отпустили меня, похлопав по ягодице — «за послушание», и не стали завязывать рот липкой лентой, как таращившемуся на нас связанному Косому — грузному мужчине лет сорока с глазами, полными ужаса.

Мне дали набросить на себя мою куртку и надеть штаны.

Я прижала руки к животу, который горел изнутри, словно ободранная напильником рана, и послушно поплелась за ними.

У самого стола не выдержала, упала. Меня пнули, с руганью велели подняться. Помогли, обхватили, резко дернули вверх;

Поднимаясь, я ухватилась за кромку стола, качнулась и нащупала иглу, небрежно брошенную в сторонке от изъятых у меня вещей. Пьяным движением ухватила ее и поплелась дальше, прижимая к низу живота.

В холодной ночной темноте спрятала иглу, проколов, словно булавкой, штанину.

Нас подвели к бетонному приземистому зданию с железной дверью.

Мужчина что-то мычал, пытался сказать.

Парни не отвечали.

Старший открыл дверь. Косого швырнули вперед, его тело с глухим стуком ударилось о земляной пол.

— Не надо!.. — слабо взмолилась я, хватая их за одежду.

Они молча отворачивались, не очень решительно подталкивая вперед.

— Чего ж ты хочешь, дура? — сказал старший.