– Ваши раны причиняют сильную боль, – заметил он, осторожно взяв ее за здоровую руку, – но, поверьте, они скоро заживут.

Она посмотрела на него с сомнением. В серебристых лучах ночного светила ее глаза мерцали, как два огромных опала, и Линдсей подумал, что при дневном свете они, должно быть, бледно-голубые. Смущенная его пристальным взглядом, девушка опустила густые черные ресницы, и таинственный опаловый блеск погас.

– Кажется, перестрелка стихла, – сказала она.

– Да, уже стемнело, какой смысл стрелять?

– Англичане часто стреляют в нас по ночам, посылая стрелы наугад, – вздохнула Исабель. – Надеюсь, больше никто не ранен?

– Никто, – ответил Линдсей, – только вы. Позвольте мне осмотреть вашу руку. – Он дотронулся до ее правого предплечья, девушка болезненно сморщилась, и он виновато пробормотал: – Простите…

Под взглядом ее удивительных глаз он осторожно закатал ей рукав платья и сорочки.

Чтобы обнажить рану, пришлось сначала убрать упавшие на плечо локоны, и Линдсей вздрогнул, ощутив в загрубевших пальцах их шелковистую прохладу. Нежная кожа Исабель матово белела в темноте, от нее исходил тонкий пьянящий аромат женского тела и розового масла.

Мужское естество Линдсея содрогнулось от острого желания, и, чтобы не выдать себя, он сосредоточил все внимание на ране, стараясь не думать о пленительном женском теле, обессиленно распростертом перед ним.

Для начала следовало вытащить из раны наконечник стрелы. Взявшись двумя пальцами за сломанное древко, Линдсей осторожно потянул – от боли девушка стиснула зубы. Линдсей тотчас отпустил древко, бормоча что-то ободряющее. «Пожалуй, надо действовать еще осторожнее», – решил он.

Легонько ощупав рану и сделав вторую попытку вытащить стрелу, горец убедился, что дело намного серьезнее, чем он предполагал.

– Наконечник широкий и с зазубринами, – выпрямившись, сообщил он со вздохом. – Если тянуть его назад, можно порвать мышцу, к тому же это очень больно. Думаю, лучше проткнуть его насквозь и вытащить вместе с древком.

Исабель сглотнула, испуганно глядя на него мерцающими в полумраке глазами.

– Вы уже так делали?

– Нет, но я знаю об этом способе по собственному опыту – однажды у меня самого так вынимали стрелу из ноги, – сказал Линдсей. Для облегчения страданий ему тогда дали выпить хлебного вина, но боль все равно была ужасной, хотя хлебнул он изрядно. – Я отнесу вас на кухню, потому что для этой маленькой операции мне понадобятся вода и вино, побольше вина, если есть, конечно.

– Вино давно кончилось, – покачала головой девушка, – а вот немного воды в колодце еще осталось. По крайней мере, есть чем промыть рану.

– А лечебные травы, например, валериана или ивовая кора? Нет? Ладно, на худой конец добавим в воду соль…

– Соль тоже кончилась. Слава богу, что после десяти недель осады у нас остались хотя бы вода и немного зерна, – ответила девушка и, поймав его взгляд, попросила: – Не надо нести меня в кухню… Выньте стрелу здесь, сейчас.

– Но в кухне будет удобнее, – возразил Линдсей. – Рану ведь придется прижечь, раз у нас нет никаких снадобий…

– Пожалуйста, сделайте это здесь, – настойчиво повторила она и опустила глаза. – Мои люди считают меня мужественной и сильной, и я не хочу, чтобы они во мне разочаровались… Понимаете, я очень боюсь боли.

– Милая, я уверен, что вы намного сильнее, чем думаете, – тронутый ее искренностью, пробормотал Линдсей.