Мари слушала в пол уха, старалась не упасть. Деревянные половицы перекосились от времени, покрылись опасными трещинами. Да, стихийницу не трогали чужие беды, но растянуться во весь рост или покалечиться не хотелось. Они с матерью, и правда, находились в лабиринте, занимающем не один этаж. В стороны ответвлялись кривые лестницы и десятки новых коридоров, которые изгибались и петляли. Но Веста уверенно шагала вперёд, сворачивая то налево, то направо.

— Пришли, — оповестила она минут через семь.

Девушка недоуменно завертела головой. Никакого выхода рядом не было в помине. Сплошные стены и коридор, змейкой убегающий вдаль. Но Веста не ошибалась. Легонько нажала на дощечку, ничем не отличающуюся от остальных. С плаксивым скрипом от стены отделилась дверь, незаметная прежде. Глаза заслезились от яркого света. В нос ударил смешанный цветочный запах.

— Добро пожаловать в сад — нашу гордость, — Королева первая вышла из лабиринта. — Он занимает треть шестнадцатого этажа. Это моё любимое место в Замке.

Мари принялась осматриваться с легким намёком на любопытство. Сад стоил того. Появилось ощущение, что она вернулась в Лето и собралась на прогулку вдоль цветочных грядок или по аллеям: липовым, кленовым, тополиным. Деревья тянулись ветвями ввысь, шелестя листвой, цветы источали аромат, словно лучшего места, чем закрытое пространство, придумать было невозможно. И если бы не голубой потолок, Мари почти поверила бы, что они находятся под открытым небом.

Голубой потолок? Стихийница задумалась — через лень и нежелание напрягаться. Это место казалось знакомым. Но она не была в Весеннем Дворце, кроме дня трагической свадьбы. В тот раз довелось увидеть лишь праздничный зал и гостевые покои для детей Зимы. И вдруг девушку осенило. Сны! Ей снился этот сад. И не раз. Во времена, когда она жила в крохотной приютской комнатушке.

— Здесь работают три десятка стихийников, — объясняла Веста, ведя дочь вглубь сада. — Ухаживают за растениями, создают дожди и ветра, чтобы деревья и цветы могли расти в условиях, приближенным к настоящим. По ночам здесь выключается свет для имитации смены суток. Сейчас он приглушенный, ведь за окнами вечер. Днём освещение гораздо ярче.

Но у Мари не было желания рассматривать лампы. Как и любоваться садом. Проснувшийся интерес быстро притупился. Стихийница брела за матерью, думая лишь о том, как бы поскорее оказаться в спальне. В одиночестве. Никого не видеть и не слышать. Веста остановилась возле необычной грядки: прямоугольника, где косыми полосами росли разные виды цветов, а посередине стояла кровать.

— Знаю, ты быстро устаешь, — Веста кивнула на постель. — Отдохни немного, а я приготовлю новое снадобье. — Не спорь, — Королева обхватила лицо дочери тонкими ладонями и заглянула в мрачные глаза, в которых искорками светились остатки упрямства. — Постарайся поспать. Это облегчит задачу нам обеим.

Мари сдалась, но посмотрела на кровать с ненавистью. Устраиваясь на ней и укрываясь одеялом, чувствовала себя пленницей, хотя лежать на мягкой перине было удобно. Стихийница сама не могла объяснить, откуда взялась неприязнь. Сна не было ни в одном глазу, но прошла минута, другая, и веки послушно сомкнулись, словно их склеила неведомая сила.

Приснилась буря. Без снега и дождя. Злой северный ветер трепал деревья и дома. Уносил вверх листья и ветки, без труда ломал куски крыш. Переворачивал кареты и телеги, ронял, как игрушечных солдатиков, столбы. С грохотом упала вывеска трактира. С окна в соседнем доме оторвались ставни, раздался испуганный детский плач. Ветру было всё равно, его не трогал чужой страх. Он жаждал больших разрушений, но чьи-то руки поднялись вверх и сплели узор исправления. Не в три движения. А медленно, сгибая палец за пальцем.

Ветер не желал сдаваться.