А амазонка неторопливо распутала ноги, встала, отряхнулась, подобрала меч, подошла к уже побежденному противнику и положила конец его мучениям, вонзив клинок точно в сердце.

— Прекрасный бой получился, мой любезный шах, не так ли?

Сатрап Хашид остался доволен исходом поединка. Сохранилась живой и невредимой еще одна приманка для публики на следующие гладиаторские схватки — да какая приманка, ого-го! Завтра весь город наполнится разговорами о прелестной женщине, не уступающей в боевом искусстве мужчинам, послезавтра слухи об этом выплеснутся за городские стены и разойдутся по окрестным и более дальним городам, и на новое выступление с участием амазонки смело можно повышать плату за вход. А сатрап к деньгам был неравнодушен.

— Благодарю тебя, многоуважаемый Хашид, за редкое в наши полные скуки и однообразия дни зрелище.— Джумаль был почти искренен.— О, посмотри-ка, что происходит!

Амазонка подошла к высокой стене, за которой начинались трибуны, выкрикнула что-то громко и вдруг метнула свой окровавленный меч в шевелящиеся, обсуждающие увиденное и передающие друг другу деньги фигуры на каменных скамьях. Запоздало ворвались на арену стражники, тащившие за собой веревочные сети: оружие уже нашло новую жертву, судя по взвившемуся над трибунами полному боли и недоумения крику.

Несколько сетей накрыли воинственную женщину, сбивая с ног и лишая возможности сопротивляться. Сейчас ее уволокут обратно в подземелье.

— Она победила. Я рада,— тихо, успокоение произнесла женщина в наряде жреца.

— А мужчину тебе не жалко? — Ехидство проскользнуло в голосе ее спутника.

— Для мужчины естественно умереть в бою. А вложить меч в руку женщины может только мужчина.

С арены утаскивали, уцепив крюком на длинном древке за грудную клетку, бездыханное тело незадачливого гладиатора. Сейчас разровняют песок, засыплют пятна крови, и все будет готово к новому поединку.

Амин надел перчатки, собранные из стальных колец, в которых руки не ощущали никакого неудобства, а лишь приобретали дополнительную силу удара и защиту. Взял продолговатый медный щит и секиру. Этим полумесяцем, насаженным на тяжелое бронзовое топорище, разрублена уже не одна никчемная человеческая голова. Сегодня — очередь следующей.

Амин был готов к бою. И к победе.

— Что ж, мой высокопоставленный друг,— весело проговорил Хашид и поудобнее откинулся на подушки.— Настало время насладиться десертом. Надеюсь, ты еще не передумал и не хочешь отказаться от нашего маленького спора.

Джумаль любезно улыбнулся.

— Вовсе нет, мой щедросердечный друг! Отказаться от многообещающего финала столь захватывающего представления? Никогда.

— Значит, твой бесценный камень против моей жалкой горстки желтого металла?

— Именно так. Мой никчемный булыжник против целой груды золота.

— Тогда начнем.

Хашид поднял руку.

Повинуясь сигналу, со скрипом поднялись решетки в противоположных концах арены, и на песке появились двое великанов — одинаково бронзовокожих, почти одинакового роста, почти одинакового телосложения.

По трибунам пронесся долгий многосотенный вздох, и воцарилась напряженная тишина. Ради этого боя и пришло сюда почти все мужское население города, а также гости и приглашенные чужестранцы, и никто не хотел упустить хоть малейшей детали предстоящего развлечения.

Хашид повернулся к колдуну Ай-Береку, смиренно ожидающему за спинами знатных господ, и неторопливо кивнул ему. Волшебник склонился в ответном поклоне, после чего закрыл глаза, шепотом произнес короткое заклинание и сделал жест, будто сдергивает скатерть со стола.

Сразу же магическая паутина спала с мозга Конана, свернулась в черный клубок и повисла над самой головой киммерийца — невидимая простому глазу и готовая тут же опуститься обратно, мгновенно повиновавшись приказу волшебника.