И получил неожиданный ответ, от которого похолодело сердце старика.

— Э-э-э-э-э…— донеслось из-под дерюги, укрывающей труп гладиатора; звук, будто бы рожденный в самом сердце Мира Демонов, звук, полный муки и страдания, приглушенный, невнятный, но несомненно издаваемый живым существом… хотя —существом ли? Живым ли?..

Виной ли тому были колеблющийся свет факела, рождающий иллюзию того, что покойники движутся, или гнетущая атмосфера склепа, либо же неугомонные крысы, посчитавшие за благость наведываться в эти места пообедать, но на миг Кумарандж почувствовал неосознанный страх, которого никогда доселе не испытывал в этом пристанище мертвецов. Рука, держащая факел, задрожала, и по заиндевевшим стенам заплясали зловещие тени. Что это? Игра света? Или тело мертвого гладиатора действительно пошевелилось под холстиной?

Сторож наклонился над трупом.

По городу бродили всевозможные легенды и слухи об оживших мертвецах, ходячих покойниках и выбравшихся из могилы похороненных, однако Кумарандж, разумеется, в них не верил и лишь посмеивался над ними — ведь работал он в таком месте, где любому очень быстро становилось ясно: если мертвецы и способны возвращаться в мир людей, то это происходит не здесь, не в Вагаране. Поэтому сторож без всяких колебаний и опасений взял свою дубинку наизготовку и сдернул дерюгу с головы бывшего гладиатора, ожидая увидеть под ней копошащихся жирных крыс. Но то, что открылось его взору, было стократ страшнее десятка грызунов, пожирающих лицо мертвеца. Разум сторожа пребывал в оцепенении, но тело отреагировало быстрее, и по старым, латаным-перелатаным штанам Кумаранджа потекла горячая струйка мочи.

— Э-э-э-э-э…— выдохнули посиневшие губы трупа, холодные веки медленно поднялись, обнажая безжизненные глаза нечеловечески оранжевого цвета, красные зрачки уставились на замершего старика, а мертвая рука рывками согнулась в локте; пальцы были скрючены, подобно когтям стервятника.— Э-э-э-э-э…

— Иштар, забери меня вместе с потрохами,— прошептал потрясенный Кумарандж.— Это что еще за…

Однако закончить фразу ему не дали: рот покойного гладиатора вдруг растянулся в хищной улыбке, на губах выступила черная пена, и мертвенно-бледная рука, рванувшаяся вверх со стремительностью и неожиданностью атакующей кобры, ухватила старика за глотку.

Кумарандж издал булькающий звук, факел выпал из его ослабевшей ладони, и вся сцена окончательно погрузилась во тьму. В кромешной мгле старик почувствовал, как его горло сминается под нажимом пальцев, сильных, точно выточенных из металла, вооруженных острыми ногтями, длинных настолько, что сомкнулись на морщинистой шее в кольцо. Больше он не успел почувствовать ничего: восставший к жизни гладиатор сломал ему хребет одним сжатием кулака, а потом резко отвел руку в сторону.

Шея несчастного сторожа осталась в кулаке ожившего трупа; голова, лишившись опоры, отделилась от тела и покатилась в угол; само же тело с глухим стуком рухнуло на пол. Из разорванных артерий толчками хлынула кровь, с шипением встретилась с пламенем валяющегося неподалеку факела и загасила его. Покойницкую окутал плотный, душный саван черноты. Но бывшему гладиатору не нужен был свет: его светом была тьма, во тьме он видел и чувствовал себя гораздо увереннее и спокойнее.

Тот, кого прежде называли Амином, встал со своего хдадного ложа и потянулся всем телом. Он ощущал небывалый даже для него прилив сил; в мертвом мозгу роились новые, неведомые человеческому существу мысли, небьющееся сердце переполняли новые, необъяснимые человеческим языком чувства. Шах Джумаль, его хозяин и отец, был забыт: теперь у Амина появились другие хозяева — более могущественные, хоть пока и невидимые, более щедрые, хоть пока и отдаленные от него на невообразимое расстояние. И эти хозяева приказывают ему действовать.