Внутри, за замызганными столами, в незамысловатых развлечениях проводили свободное от охоты за поживой время те, кто отлично знал и понимал друг друга; играли в кости, пили, тискали веселых женщин и тешили себя поножовщиной — не забывая также и обсуждать будущие дела.

Сейчас, побросав свои забавы, завсегдатаи «Стреноженной вши» столпились в центре зала, вокруг стола с водруженным на него стулом, на котором не менее величественно, чем Хашид на троне, восседал невысокий худощавый шемит в черных шальварах, заправленных в сапоги, и темно-красной просторной рубахе. Со своего пьедестала он ронял слова, как скупец бросает деньги нищим, редко и понемногу, и слова те внимающие ловили с такой жадностью и любовью, будто сам Митра снизошел до беседы с ними.

— …Грязная Пасть: Рыночная площадь и Тройной квартал. Факельщик: от Юго-Восточных до храма. Гнойник: от казарм до холма Столетия. Не убивать. Увидел — пускай гонца. Я — здесь. Возьму живым. Сам.

Среди окруживших стол людей вспыхнули шепотки удивления и восторга. Давно, давно волк не покидал свое лежбище. Шемит по кличке Фенди, король вагаранских воров, правил беспрекословно подчиняющимся ему отребьем, не выходя за стены «Стреноженной вши». Зачем? До самых дальних уголков Вагарана с быстротой крылатых коней долетали процеженные им сквозь зубы слова, а приказы исполнялись еще быстрее. Власть его держалась на том, что он никогда никому ничего не прощал, даже малейшего ропота. Каждый из посещавших «Стреноженную вошь» когда-нибудь да становился свидетелем его расправ над решившими посвоевольничать. Ослушник не успевал показать свое недовольство, как дергалось красное рубашечное пятно, и, выброшенное из него, впивалось в глаз или горло строптивого блестящее стилетное лезвие. Вдобавок не было причин жаловаться на справедливость при дележе добычи или неумелую организацию воровских дел. Голова у шемита варила что надо.

Сегодня, едва прослышав про обещанную за поимку варвара-гладиатора награду, Фенди объявил сход. Описав наружность беглеца, главарь вагаранских воров распределил своих псов по городу и приказал, подняв во всех кварталах на ноги нищих, осведомителей и наводчиков, отыскать дорого оцененного раба и незамедлительно донести ему, где тот схоронился. Дальше атаман будет действовать сам. Как он замыслил взять живьем такого, судя по сведениям, опасного, непобедимого воина? Или в планы Фенди входит уговорить того вступить в шайку?.. На подобные вопросы никто, конечно, не отважился. Надо только выполнять то, что приказано. И выполнять хорошо.

— Ну? Чего ждете, гниды? Вон отсюда!

Едва было произнесено последнее слово, как харчевня «Стреноженная вошь* опустела. Лишь на своем троне остался погрузившийся в думы главарь, да у входа тоже никогда не покидавший пределов харчевни детина с рваными ноздрями.

Глава шестнадцатая

Давили шаха Джумаля стены отведенных ему во дворце сатрапа покоев, теснило в груди. Ныло сердце. Шах бродил по комнатам, не находя себе места и не в силах остановиться. Не в силах даже думать. Он мог только страдать, и мозг его жег безответный вопрос: «Как, как такое могло случиться?»

«Сын! — Такая мысль время от времени пронизывала его сознание, затянутое тучами горя.— Мой сын!» И сразу же все его чувства вспыхивали костром жажды мщения. Такого необузданно сильного ощущения он не испытывал никогда в жизни. И рождалась надежда на то, что свершившееся возмездие погасит невыносимую боль, поможет примириться с утратой сына и защитника тела и престола шаха. Терзаемый болью правитель клял себя за то, что мало внимания уделял своему отпрыску — плоти от плоти, крови от крови (пусть даже в эту плоть и кровь примешалась черная капля потусторонних сил),— никогда не беседовал с ним по душам, не ведал, какие желания и вопросы мучили юного Амина.