Что-то искало и Амина. Что-то нужное ему самому, без чего ему плохо. Амин чувствовал: это рядом. Скоро они встретятся. Очень скоро.

Убившего его человека нигде не было. Ни под крышами жилых коробок, которые Амин раздавливал до основания, ни на залитых светом пожаров улицах, ни там, где можно укрыться в темноте, которую Амин рассеивал своим факелом: в руке он держал выдранное с корнем горящее дерево. И чтобы становилось посветлее, он зажигал от него новые факелы. Пускай горят помехи. Чем меньше помех, тем скорее он увидит человека, убившего его. И выпьет его кровь.

Амин брел по улице. Но пока навстречу попадались только свои. Их можно не трогать: не мешают. Амин направился к новой стене — сломать ее и посмотреть, нет ли за ней того, чьей крови он жаждет.

Вдруг Амин остановился. Почувствовал. Увидел. Понял. Наконец-то. Они отыскали друг друга.

Амин взревел.

* * *

Минолия нашла его, своего брата Веллаха. Ища спасения от кошмара, захлестнувшего город, она бросалась от стены к стене, от дома к дому, из переулка на улицу. Везде проливающие кровь чудовища в шлемах, похожих на пропавший Шлем. Пламя пожаров освещает ночной Вагаран.

В его неверном оранжевом свете мелькают силуэты мечущихся в панике людей, возникают и снова пропадают во тьме зловещие, молчаливые фигуры отвратительных тварей, словно вышедших из ночного кошмара, размахивающих бронзовыми секирами, потрясающих деревянными щитами, убивающих каждого, кто попадется им на пути…

Свернув в открытую калитку в ограде одного из домов, она увидела на крыльце скрюченную фигуру брата. Внутри дома разгорался пожар. Минолия ухватила Веллаха под мышки и потащила прочь от огня, к улице. Красные языки высовывались вслед из окон, похотливо облизывали стены приговоренного жилища.

Никогда еще Минолия не имела дела с тяжестями с физической работой. Поэтому от перенапряжения голова шла кругом, внизу живота что-то грозило вот-вот оборваться. Она сжала зубы. Вытащила брата через калитку на улицу, прислонила к стене и только тогда освободила руки от тяжелого груза. Опустилась рядом, мгновение переводила дух, затем склонилась над Веллахом.

У убийц с секирами прослеживался свой почерк — по крайней мере, судя по тем трупам, что видела Минолия: жертвам они либо отрубали головы, либо вспарывали животы. Ее родному брату попытались вспороть живот. Видимо, чудовищный полумесяц прошелся лишь краем. Брат ли уклонился, или монстра что-то подвело? Веллах был жив, но без сознания. И без надежды выжить. Ему подарили лишь каплю времени и море мучений. Такие раны, как увидела Минолия, распахнув его взрезанную одежду, можно лишь зажать руками, не дав кишкам вывалиться наружу и умереть.

Веллах поднял веки. Глаза его страшно скосились к переносице, голова моталась из стороны в сторону, как у тряпичной куклы. Но наконец он узнал девушку и попытался улыбнуться.

— Сестра…— прохрипел он. Вдруг издал булькающий звук, и из уголка рта потекла кровь вперемешку со слюной.— Сестра… Разб… раз…

Слова давались с трудом. Минолия обхватила его голову руками, прижалась к щеке, шепча: «Тише, тише…»

— Заговор… Разбитый… Сосуд не… действует…

Веллах захлебывался кровью.

— Беги отсюда… Забудь про Шл… Шлем… Беги… Древ… Древние вернулись…

— Это и есть Древние? — Глаза Минолии раскрылись от изумления.

— Д-да… Нас… обману…

И вдруг — громкий и страшный крик:

— Беги отсюда!

Веллах кричал, почувствовав наступление агонии, и вложил в крик остаток сил, остаток жизни.