Она улыбнулась кокетливо.

— Я там дверцу в твой чулан сделала.

— Зачем? — чуть не вскрикнул я.

Она укоризненно покачала головой.

— Ты действительно все забыл?… Неужели не помнишь, как ты мне развода не давал? Мы с Пашей в той квартире жили, а ты в этой. Я решила на блядстве тебя застукать. Каждую ночь к тебе через чулан лазила. А ты и не замечал… выпивать ты тогда начал, бедный… А потом сам на развод согласился…

Я вдруг поцеловал ее в щеку.

— Спасибо тебе большое!

— За что? — не поняла она.

— За все, — сказал я проникновенно.

Она покраснела.

— Идем. Сейчас Паша выступать будет.

— Иди. Я здесь постою.

Она обернулась уже из толпы:

— Только ты не уходи. Дождись меня. Очень нужно.

Я помахал ей рукой. Пашей оказался один из тех

толстячков, похожих на районных функционеров. Я не узнал его, так он изменился за пять лет. Он преподнес худенькой матери Адика пухлый конверт от друзей. Это был финал печальной церемонии. Я поискал глазами Константина. Он стоял рядом с Мангустом. Он — в белом плаще, Мангуст — в черном. Я подумал, что у Мангуста можно выяснить одну вещь. Очень важную вещь. Стриженые «шестерки» подхватили на веревки гроб. Загудел на одной ноте оркестр. Я протиснулся назад. Хотел спрятаться, пока все разойдутся. Спрятаться от бывшей жены. А потом найти Константина, чтобы обменять кредитку, и Мангусту задать один вопрос. Я ушел в самый конец кладбища, к бетонному забору, похожему на тупой забор на Каменном острове. Когда я вернулся, свежая могила Адика была закидана сосновыми ветками и венками. Над могилой склонилась старушка в деревенском платочке. Она прилаживала среди цветов цветную фотографию счастливого десантника.

У соседней пустой могилы курили могильщики. Я подошел попрощаться с Адиком и сказать ему спасибо за то, что он меня жалел. Могильщики как-то странно посмотрели на меня. Проходя, я заглянул в пустую могилу и остановился… Внизу, на рыхлом сыром песке, ничком, раскинув ноги, лежал Мангуст. Чуть выше поднятого черного воротника на стриженом светлом затылке темнело маленькое отверстие. Крови совсем не было. Она вся была на лице, наверное… Кровь и мозги…

— Вы не из милиции случайно? — спросил меня молодой могильщик.

— Почему? — ответил я невпопад.

— Вот и мы не понимаем «почему», — понял он меня по-своему. — Попросили отойти. Мы ушли. А пришли — тут этот… Что теперь делать?

Не попрощавшись с Адиком, я ушел с кладбища. Теперь, действительно, можно сказать, что ничего не было. Сомнения отпали, потому что выяснять их было не у кого. Все можно забыть, как страшный сон…

Опять похороны!

Я пришел домой, чтобы переодеться и собрать вещи. Я торопился. Очень торопился. Спасибо моей бывшей растолстевшей жене, она напомнила мне, где я должен быть сейчас. Вот я и торопился, пока не поздно, в то место, о котором совсем забыл в этой кошмарной круговерти.

С наслаждением я стянул с себя опостылевший «прикид от Версаче», в котором отдавал последний долг своему бывшему шефу. Собрал сумку и вспомнил вдруг о рукописи. И удивился, что вспомнил о своем труде в последнюю очередь. То, что рукопись моя похищена, меня тоже не очень тронуло. Все, что я хотел сказать о тайной истории России, я вкратце уже поведал на той «маньячной» конференции. Они меня освистали, а в газетке «четвертая власть» обозвала меня «пьяным историком— патриотом». Если бы даже нашелся какой-нибудь чудак— издатель для моей книги, отзывы на нее были бы те же.

Во внутренний карман дорожной сумки я стал перекладывать деньги из костюма и опять наткнулся на чужую кредитку.