Последним, что она увидела, был удивленный и встревоженный взгляд доктора Бахтияра, совершавшего утренний обход.

…Ахмед рассказал ей эту смешную историю из своего детства еще в Минске. Как-то мать купила банку импортного бананового джема. В семье Аззави детей любили, даже баловали и ни в чем не ограничивали, а потому они, едва мать отправилась куда-то по своим делам, схватили банку и тут же «оприходовали» покупку, поочередно черпая вкуснятину ложками. Когда очередь дошла до младшего, Ахмеда, немного джема оставалось лишь на дне банки. Он сунул руку с ложкой в узкую горловину и…

И тут оказалось, что вытащить руку назад невозможно. Поначалу это показалось детям забавным, и они начали смеяться над незадачливым братом. Но время шло, мать не возвращалась, а рука так и оставалась внутри банки. Ахмед заплакал. Тогда старший брат, Тарик, как самый умный, предложил просто разбить банку молотком. Он заверил испугавшегося Ахмеда, что больно не будет: удар ведь придется не по руке, а по стеклу. Он взял из кладовки молоток, Ахмед зажмурился. То ли стекло было очень толстое, то ли Тарик не рассчитал силу, но после первого удара банка не разбилась. Тарик решил ударить посильнее — и Ахмед закричал от боли. Мало того, что молоток задел руку, так еще несколько кусков стекла впились в его пальцы. Один из осколков и оставил на пальце треугольный шрам.

…Когда она открыла глаза, склонившийся над ней доктор Бахтияр совал ей под нос ватку с нашатырным спиртом. Он смотрел на женщину с симпатией и тревогой.

— Вам стало плохо, мадам Лена? Почувствовали внезапную слабость? Закружилась голова? Неудивительно при такой работе. Ночные дежурства через день. Я попрошу мадам Борсайд, чтобы вам дали несколько дней отдыха, вы заслужили его, как никто. Ну-ка, давайте поднимайтесь…

Подхватив Лену под мышки, он помог ей встать.

— Это… Ахмед.

— Что вы говорите?

— Ахмед, мой Ахмед, — бормотала она.

— Кто? Он? — доктор Бахтияр кивком головы указал на искалеченного солдата. — Нет, мадам Лена, вы что-то путаете. Его фамилия э… Башир. Помнится, несколько дней назад я по вашей просьбе наводил справки. Хасим Башир. Смотрите, — он показал на картонную карточку, прикрепленную к спинке кровати.

— Это Ахмед, — упрямо повторила она.

— Почему вы так считаете?

— Смотрите, — Лена указала на правую руку раненого. — У него шрам на пальце. Ахмед рассказывал, как он получил его.

Врач взял бессильную руку солдата, внимательно осмотрел палец.

— Да, шрам. Вижу. Ну и что? Разве не может быть подобного шрама у Хасима Башира? В жизни бывают и не такие совпадения, мадам Лена… — заметив, что женщина хочет возразить, доктор Бахтияр проговорил: — Ну, хорошо, сколько лет вашему мужу?

— Тридцать… три.

— А посмотрите, что написано здесь, — он вновь указал на карточку. — «Хасим Башир, 24 года». Как вы это объясните?

— Я… я не знаю.

— А я знаю. Вам надо отдохнуть, мадам Лена.

3 марта 1981 года. Багдад

В тот день он впервые пришел в себя.

Серый невысокий потолок, прорезанный разбегающимися во все стороны трещинами, пущенная прямо поверх штукатурки электропроводка, лампочка в засиженном мухами плафоне…

Он скосил глаза. Койки, на которых, покрытые простынями, лежат какие-то люди.

Он помнил и ту последнюю атаку, и широкую спину бежавшего перед ним солдата, и взрыв, после которого наступила густая, липкая как смола чернота. Он не мог вспомнить только одного — кто он такой. То есть он наблюдал себя как бы со стороны: какой-то человек с автоматом выскакивает из окопа по сигналу атаки, поскользнувшись, бежит по изрытой воронками земле, видит ослепительно яркую вспышку, расколовшую подернутое рассветной дымкой утро, падает лицом в грязь… И опять: выскакивает, бежит, падает, выскакивает, бежит, падает… Что было потом и что было до этого, он не знал.