В сумочке Рейчел носила пистолет. Далтон Вой увидел его случайно, и единственное, что показалось ему при этом странным, так это то, что он нисколько не удивился. Каким‑то непонятным образом он это и так знал. Каким‑то непонятным образом все остальные тоже знали. После работы никто никогда не подходил к Рейчел на стоянке, не приглашал подвезти. Никто не провожал.

Но из глаз ее уходил холод, лицо покидала отрешенность, а в баре будто становилось светлей. Она двигалась по залу, как танцовщица, и каждый поворот и разворот, каждое движение руки было исполнено грации. Смеясь, она широко открывала рот, глаза сияли, и в баре каждый силился придумать новую шутку, еще лучше той, что сейчас ее рассмешила, просто чтобы услышать ее смех.

И потом – ее мальчонка, очаровательный белокурый парнишка. Нисколько не похож на нее, но, стоило ему улыбнуться, всякому становилось ясно, что это сынок Рейчел. Может, как и у матери, у него слишком часто менялось настроение. И во взгляде иногда угадывалось предостережение, что для такого малыша очень необычно. Едва ходить научился, а уже научился вешать на мордашку табличку «Не беспокоить».

Пока Рейчел работала в баре, за мальчонкой присматривала пожилая миссис Хейли. Как‑то она сказала Далтону, что еще не видела такого послушного мальчика и любящего сына.

– Из него, – сказала миссис Хейли, – большой человек должен вырасти. Президент или что‑то в этом роде. На войне героем станет. Попомни мои слова, Далтон. Попомни.

Как‑то на закате, по обыкновению прогуливаясь у бухты Бойнтон, Далтон увидел их. Рейчел, зайдя на мелководье по пояс и держа мальчика под ручки, окунала в теплую воду. От солнца шелковистая поверхность воды – как золото, Далтону показалось, что Рейчел, купая в нем сына, исполняет какой‑то древний ритуал, призванный сделать его неуязвимым для меча и копья.

Оба они смеются, и по янтарному морю за ними солнце разливает багрянец заката. Рейчел целует сына в шею, укладывает его ножки себе на бока, поддерживает его, а он откидывается назад. И оба глядят друг другу в глаза.

Далтон решил, что ничего прекрасней в жизни не видел.

Рейчел не заметила его, Далтон ей даже не помахал. Почувствовал себя лишним, втянул голову в плечи и пошел туда, откуда пришел.

Что‑то случается с человеком при виде столь чистой любви. Он начинает считать себя ничтожным, скверным, недостойным. Ему становится стыдно.

Увидев мать и дитя, играющих в янтарной воде, Далтон Вой понял простую истину: за всю жизнь его ни секунды никто так не любил.

Никто никогда не любил? Черт! Эта любовь казалась такой чистой, чуть ли не преступной.

Часть первая

Бабье лето 1997 года

1

Каждый день в полицию США поступает в среднем две тысячи триста заявлений о пропаже детей. Чаще всего их похищают друг у друга разведенные супруги, более чем в половине случаев место нахождения ребенка легко устанавливается, и домой такие дети возвращаются в течение недели.

Другая часть из этих двух тысяч трехсот убегает из дому. Опять‑таки большинство из них в розыске находится недолго, таких обычно сразу или почти сразу находят – чаще всего дома у кого‑нибудь из их друзей.

Еще одна категория пропавших детей – нелюбимые и ненужные, их выгоняют или они убегают из дома сами, но родители не пытаются вернуть беглецов. Такие часто укрываются под навесами на конечных остановках автобусов, торчат на углах в кварталах красных фонарей и в конце концов попадают в тюрьмы.

Из ежегодно пропадающих восьмисот тысяч с лишним детей лишь тридцать пять – сорок тысяч Министерство юстиции относит к категории «похищенных не родственниками», то есть к случаям, когда полиция быстро исключает похищение членами семьи, побег и изгнание из дома, а также случаи, когда ребенок потерялся или получил телесные повреждения.