Роковой.

Мария не заметила, что ее плечи сами собой опустились. Но Федор увидел. Как способен не пропустить ничего, даже перышко на снегу, оброненное скрытной таежной птицей, или надлом тончайшей веточки ольхи, которую задела хвостом белка, перепрыгивая на другую ветку, желая сохранить при себе свою серо-голубую шкурку.

Он обвил руками плечи жены и прижал ее к себе спиной. Наклонился к маленькому ушку с родинкой на мочке, размером с маковое зернышко — стоило ему взглянуть на это коричневое пятнышко, и нежность тотчас затопляла сердце. Федор прошептал:

— Мы ничем не прогневили Господа. У нас есть еще год. Просто он посылает нам испытание.

— Но почему? За что? — Мария подняла подбородок, пытаясь увидеть лицо Федора над собой.

— За нашу безбрежную любовь, я думаю. — Он усмехнулся. — Хочет узнать, есть ли у нее на самом деле берега.

— А ты… как думаешь ты? — прошептала Мария, чувствуя, что его подбородок уткнулся ей в темя.

— У нашей любви нет берегов и нет границ, Мария. Мы готовы на все ради друг друга. Ты веришь?

Она шумно выдохнула, ее рот искривился в печальной улыбке, потом улыбка переменилась, уголки губ поднялись, и она сама ощутила, что ее лицо порозовело, глаза засияли зеленоватым светом.

— Правда. На все, — прошептала она и резко повернулась в его объятиях. Теперь она была к Федору лицом. — Я верю! Я готова на все, что поможет не потерять нашего с тобой счастья.

— И я — на все.

Он прижал ее к себе. Ее ушко приникло к его груди, обтянутой полотняной серой рубахой, она улавливала ровное биение мужского сердца. Так бьется сердце уверенного в себе человека.

Мария чувствовала, как успокаивается сама, и теперь ее собственное сердце пыталось биться в унисон с его.

— Поверь, Бог даст нам то, чего мы оба так желаем. — Широкая ладонь Федора накрыла ее затылок. — Ах, какие густые у тебя волосы, Мария. Какие они роскошные. — Потом он перешел на шепот и добавил: — Как я рад, что твою косу расплели ради меня.

Она закрыла глаза и еще крепче вжалась ему в грудь. Она тоже рада этому, потому что чувствует его любовь к ней. Прошло то время, когда она мучительно спрашивала себя, не совершила ли она обмана, не сказав ему о своей тайне. Она ведь знала, что обещает ее тайна им обоим… какую беду. Но он хотел ее любви, а она — его любви. К тому же Мария и представить себе не могла, что скрывается в завещании его отца. Насколько тесно оно связано с ее тайной. Как будто старый Финогенов знал…

Федор все крепче обнимал жену, беспрестанно благодаря Господа за то, что именно ее вложил он ему в объятия. Федор хорошо знал, кого батюшка прочил своему старшему сыну в жены. И если бы вышло по его, то наверняка и завещание составил бы по-иному. Впрочем, не обязательно, одернул себя Федор. У отца всегда было свое на уме. Но, может, его воля была бы не такой жестокосердной? Да что теперь об этом думать… Спасибо отцу, что никак не противился его браку с Марией Добросельской.

— Мы, Финогеновы, — говорил Степан Финогенов, — разбираемся в любви. — Он подмигнул сыну. — Но мы хорошо знаем, что такое обязанности перед своим родом. — В его больших серых, выцветших за многие годы глазах читались напряжение и угроза.

С тех самых пор он думал, как этой угрозы избежать…

Федор вдыхал аромат волос своей жены, свежий и чистый, будто сейчас не начальная пора весны, а роскошное лето и он косит сено на лугу за речкой Лалой. И при каждом взмахе остро отточенной косы падают рядами ромашки, пушистые белесые метелки таволги, дикая мята… Кажется ему, что они с Марией снова лежат на свежескошенной траве, а над ними синее-пресинее небо и туча ласточек.