Она успела принять душ и попробовать разогретый в микроволновке попкорн, когда в дверь позвонили. Нола и Уолтер ворвались в крохотную прихожую, излучая счастье, и Брук впервые за несколько дней засмеялась, когда спаниель подпрыгнул на четыре фута и попытался лизнуть ее в лицо. Она подхватила Уолтера на руки. Пес повизгивал, как поросенок, и часто-часто лизал ей губы.

— От меня такого приветствия не жди, — брезгливо поморщилась Нола, но тут же крепко обняла подругу. Втроем с Уолтером они образовали живой вигвам.

Нола поцеловала Брук в щеку (Уолтер — в нос) и прошла в кухню, где налила водки с оливковым соком чуть выше кубиков льда в бокалах.

— Если то, что творится внизу, напоминает Лос-Анджелес, тебе не помешает глотнуть, — сказала Нола, подавая получившуюся мутную смесь Брук, и села на диван напротив. — Ну… Расскажешь, что случилось?

Брук вздохнула и отпила из бокала. «Огненная вода» обожгла ей горло и приятно согрела желудок. Ей не хотелось заново переживать унижение, и хотя Нола полна сочувствия, ей никогда не понять, какой была та ночь.

Поэтому она говорила о рое ассистенток, роскошном пентхаусе, золотом платье от «Валентино», рассмешила Нолу рассказом об охраннике из ювелирной фирмы Нила Лейна и похвасталась, какую ей сделали изумительную прическу и маникюр. О звонке Маргарет Брук сказала только, что руководство больницы кипятком писало, поскольку она действительно часто отпрашивалась, и махнула рукой, отпив водки, заметив смятение на лице Нолы. Она с готовностью дала подробный отчет о том, что представляет собой дефиле по красной ковровой дорожке («гораздо жарче, чем я думала; как-то упускаешь из виду, сколько там прожекторов») и как звезды выглядят вблизи («стройнее, чем на фотографиях, и почти всегда старше»). Она ответила на расспросы Нолы о Райане Сикресте («классный и очаровательный, но ты же знаешь, я его обожательница и апологет»), действительно ли красота Джона Майера привлекает женщин, как лампа мотыльков («по-моему, Джулиан красивее; кстати, сама видишь, красивый муж — не воробей, вылетит — не поймаешь»), и не смогла ответить, кто лучше — Тейлор Свифт или Майли Сайрус («я их до сих пор не различаю»). Сама не зная почему, Брук умолчала о встрече с Лайлой Лоусон, сцене в туалете и советах Картер Прайс.

Она не сказала Ноле, что была буквально раздавлена неожиданным увольнением. Не стала описывать, как странно держался Джулиан, рассказывая ей о снимках, — беспокоился исключительно о необходимости «купировать их воздействие» и «не отклоняться от основной темы», что показалось Брук обиднее всего. Она опустила ту часть, как они шли по красной дорожке под градом унизительных вопросов о скандальных фотографиях, а папарацци выкрикивали оскорбления в надежде, что они повернутся к камере. Как могла Брук объяснить кому-нибудь, что чувствовала, слушая «Прежде, чем он изменит» в исполнении Кэрри Андервуд, зная, что весь зал со скрытой усмешкой смотрит на них с Джулианом, и как не могла забыть выражение лица Кэрри, исполнявшей припев: «И когда он изменит снова, он изменит уже не мне».

Брук выбросила эпизод с истерикой в машине по дороге в аэропорт, оттого что Джулиан не бросился умолять ее остаться, не запретил ей уезжать, и не упомянула, как оскорбительны были его вялые, неискренние протесты. Брук не хотела признаваться, что поднялась на борт самолета последней, цепляясь за жалкую надежду, что Джулиан, как в каком-нибудь фильме, примчится в терминал и не отпустит ее. Уже сидя в салоне, глядя на мягко закрывшуюся дверь, Брук больше ненавидела мужа за мягкотелость и слабохарактерность, чем за дурацкую интрижку.

Договорив, она повернулась к Ноле:

— Ну что, хватит тебе подробностей?

Нола покачала головой:

— Брось, Брук.