|
В «Простой истории» он саркастически изображает современную медицину, Кнабенгутов и Гецлов Штайнов, желающих изменить мир, а также Гильденхорнов и Шлайенов, реально изменяющих его. Рассказчик часто дает понять, что сам мир сильно деградировал по сравнению с миром наших предков, людей во всех отношениях более стойких и серьезных. «Чем старше, тем лучше» — таким мог бы быть его лозунг. Агнон пишет о мире, в котором провел свою галицийскую молодость и детство, с ностальгией, непривычной для современной литературы на иврите, чаще склонной вспоминать этот период через призму вечно тяготевшей над евреями грозной тени враждебного окружения, но в своих произведениях неоднократно упоминает Золотой век (место существования которого указывается весьма туманно) и оплакивает то время. Трудно сказать, литературная ли это поза или точное отражение воззрений на историю. Но можно не сомневаться, что сам он, наблюдательный еврей, всю жизнь, за исключением короткого периода в подростковом возрасте, неукоснительно соблюдавший традицию, отличался глубоко консервативным складом ума. Политика, судя по всему, сама по себе никогда его особенно не интересовала. Агнон редко писал о политических деятелях прямо, и его отношение к ним может быть передано словами жившего в I веке раввина Ханины Сган а-Коаним, преставленными в «Этике наших праотцев»: «Молитесь за благополучие государства, потому что только страх перед властями удерживает человека от того, чтобы проглотить своего соседа живьем». Глубокий страх писателя перед анархией был выше всех моральных и культурных соображений, а косвенный смысл почти всех его произведений сводится к тому, что без социальной системы и индивидуальной дисциплины, позволяющих удерживать в узде животные инстинкты людей, и дисциплины, которую прекрасно обеспечивают предписания иудейской религии, — человеческому «я» и отношениям человека с окружающим миром грозит сползти в хаос. Современность для Агнона — практически синоним хаоса, и в той или иной форме его произведения решительно отвергают ее. К сожалению, этот аспект его манеры письма почти невоспроизводим на других языках, однако неприятие Агноном существующей действительности находит отражение даже в стиле его прозы на иврите. Опираясь на свою эрудицию, изобретательность и способность адаптировать классическую раввинскую дикцию к современному ивриту, он упорно, даже вызывающе, отказывался делать какие-либо уступки огромным переменам, происшедшим в иврите в процессе его возрождения в XX веке.
Поскольку романтическая любовь с ее сильным иррациональным компонентом является потенциально хаотичной и беззаконной силой, старозаветный Шибуш в порядке самозащиты должен стремиться нейтрализовать ее или удержать в рамках дозволенного. И нам, и Агнону известно то, чего ни Гурвицы, ни Цимлихи пока не знают, хотя и предчувствуют: Шибуш и все, что он олицетворяет, исторически обречены, и защищать их нет смысла. Это добавляет еще одно ироничное измерение к роману, но не является его центральным вопросом. Враг № 1 в Шибуше — отнюдь не сексуальность сама по себе, не такое уж пуританское шибушское общество, и не об этом пишет Агнон. Враг № 1 — это социальный беспорядок! Мир Шибуша не развалился бы, если бы Гиршл женился на Блюме, но ведь речь идет о мире, который покоится на родительском авторитете, семейных узах и преемственности традиций. И всему этому создалась бы угроза, если бы Гиршл соединился с Блюмой. Находясь на пересечении всех названных факторов, брак остается самым священным из институтов. Когда он перестает быть таковым, возникает угроза социальной стабильности. Помимо всего прочего, как известно Боруху-Меиру и Цирл из собственного опыта, даже если человек женится не по любви, она может родиться в последующем, в браке. Является ли в таком случае «Простая история» антиромантичной комедией, в которой незрелая глупость, влюбленность юноши, вовремя пресечены и социальный порядок к общему удовольствию восстановлен? Не обязательно! В любви Гиршла и Блюмы нет ничего глупого, да и описывается она как искреннее, сердечное и чистое чувство. |
