Гедалья, у которого много накопилось на душе, не мог заставить себя высказать это. Как ни доволен он был Гиршлом и Миной, его не покидала тревога. Рано или поздно, не сегодня, так завтра, Великий Кредитор потребует, чтобы он вернул Ему долг.

Появилась Цирл, считавшая необходимым ежедневно узнавать, что у детей на ужин.

— В чем вы нуждаетесь, — заявила она, услышав разговор Мины с отцом, — так это в новом замке для кладовой, чтобы уберечь съестные припасы от вашей прислуги и ее друзей.

Когда Гедалья собрался уже уходить, пришли Гиршл и Берта. Зять пригласил родителей жены поужинать с ними.

— Почему бы не пригласить также родителей мужа? — предложила Мина.

Послали за Борухом-Меиром, и все вместе сели за стол. С тех пор всякий раз, когда Цимлихи приезжали к молодым Гурвицам, к ним присоединялись Цирл и Борух-Меир, и они хорошо проводили время в семейной обстановке.

Эти ужины действительно доставляли всем удовольствие. Сидя на новых стульях вокруг стола, беседуя друг с другом, родители Гиршла и родители Мины чувствовали, что хотя дома у них стало как-то пусто, зато семья их в целом увеличилась. И пусть обитые бархатом стулья в доме Боруха-Меира и Цирл выглядели более богато, чем плетеные венские стулья Гиршла и Мины, плетеные обладали тем преимуществом, что их легче передвигать.

— Обратите внимание, в какое время мы живем, — говорил Борух-Меир, просовывая пальцы через спинку стула. — В нынешних стульях больше дырок, чем соломы. Меня не удивит, если в конце концов их вообще станут выпускать без спинок.

Гедалья кивнул головой. У этого Боруха-Меира всегда найдется остроумное словцо!

Гиршл курил, развалясь, как герцог, а Мина возле него отмахивалась от дыма. Борух-Меир попросил у сына сигарету, несколько раз затянулся, поморщился и с презрением заявил, что никогда не мог понять курильщиков. Он стал осматривать свою бороду, не закоптилась ли она от сделанных затяжек.

— Как поживает брат графа? — поинтересовалась Цирл.

Гедалья с удивлением взглянул на нее, будто не понимая, о чем тут можно спрашивать.

— Я имею в виду того, которому сигареты крутят в Париже, — напомнила Цирл.

— Они поссорились, — обнаружила осведомленность Берта.

— Значит, графы тоже ссорятся? — удивилась Цирл.

— Братья — да! — поясняла Берта. — Говорят, граф был возмущен расточительностью брата, который зажег одну из своих парижских сигарет от спички, тогда как на столе стояла зажженная свеча. Вспыхнула ссора, в результате которой граф поклялся завещать свое имение церкви.

Борух-Меир опять просунул пальцы в дырки плетеной спинки стула:

— Держу пари, что эти спинки были сплетены из целой соломы, а дырки в них прорезали потом.

— Неужели, если братья не помирятся, имение действительно достанется священникам? — задумалась Цирл.

— Священники получат свою долю независимо от того, помирятся братья или нет. Уж о них-то, дорогая, не беспокойтесь.

— Мне, слава Богу, хватает собственных забот, — заверила Берту Цирл. — Скажи, Мина, когда же ваша прислуга подаст ужин? Пойду-ка я посмотрю, чем она занимается.

Прислуга готовила картофельные оладьи, латкес, которые Цирл, должно быть, ела тысячу раз. Но она смотрела на латкес так, будто это был величайший деликатес, попросила дать ей их рецепт.

— Эти оладьи очень любит господин Гильденхорн, — сообщила прислуга.