Джимми забрался с ногами на стул у большого старинного стола Эдварда, Уго стоял рядом. Оба были без пиджаков, темные головы обоих низко склонились над картой, разложенной на столешнице. Джимми, подперев щеку рукой, рассказывал Уго о далекой Венеции так, словно прожил там всю жизнь.

Он уверенно водил пальцем по карте, но Уго не следил за пальцем. Он смотрел на сына. Свет настольной лампы освещал оба лица: детское — нежное и серьезное, и твердое мужское, на котором была написана любовь.

— Эдвард рассказывал, что у тебя целый дворец — самый большой в городе. Это правда?

— Он принадлежит моему отцу, — кивнул Уго. — Палаццо Ферри. Там… мы живем.

— Да. — Мальчик отвел взгляд, и на его лице появилось беспокойство. — Эдвард говорил, что твой папа болеет. Ему стало лучше? Ты поэтому и приехал ко мне?

— Я приехал… да. — Уго помедлил, затем добавил: — Ему сейчас немного лучше.

— Это хорошо. — Джимми кивнул. — Эдвард тоже долго болел, перед тем как… А теперь посмотрим фотографии?

— Может быть, сначала ты поужинаешь? — вставила Сэнди, стараясь справиться с душащими ее слезами.

Оба повернули головы, оба распрямились. Один улыбнулся ей, другой — нет.

— Я рассказывал папе о Венеции, — сообщил Джимми.

— Вот и хорошо. — Сэнди попыталась улыбнуться, но у нее ничего не получилось. — Уже довольно поздно. Может быть, умоешься и переоденешься? Сегодня на ужин твое любимое.

— Креветки? О, здорово! — В одно мгновение Джимми снова превратился в маленького мальчика и с радостной улыбкой спрыгнул со стула на ковер. Он подбежал к Сэнди… и остановился. Улыбка сползла с его лица, когда он повернулся к Уго и осторожно спросил: — Ты ведь не уйдешь, пока я наверху, правда?

— Нет, не уйду, — пообещал ему Уго.

— Здорово! — воскликнул Джимми и широко улыбнулся. — Здорово! — повторил он и выбежал из кабинета, оставив двух взрослых в состоянии, которого ему не понять, проживи он хоть тысячу лет.

Как только они остались одни, Уго повернулся к ней спиной и снова уставился на карту.

— Я никогда не прощу тебе этого, — хрипло выдавил он.

— Что ты мне не простишь? — Сэнди приняла вызов с высоко поднятой головой.

— Этого! — Он взмахнул рукой над разложенной картой. — Мой сын знает о Венеции больше, чем я! И все это он узнал от другого человека!

— Эдвард…

— Да, Эдвард! — сквозь зубы процедил Уго, затем повел широкими плечами, словно пытаясь сбросить то, что давило на них. — Думаю, пришло время рассказать мне об Эдварде Медфорде, — натянуто произнес он.

В его голосе звучала горечь, и… Да, поняла Сэнди, он испытывает жгучую ревность к той любви и привязанности, которые внушал Джимми Эдвард.

7

Уго не мог разобраться в своих чувствах. Он пытался успокоиться, но это было невозможно. Последний час стал для него адом и раем одновременно. Никогда он не испытывал подобного притяжения к другому человеческому существу, но единственным, о ком говорило с ним это существо, был Эдвард Медфорд.

Он повернулся и свирепо уставился на Сэнди. Она стояла на пороге, с настороженным и упрямым видом, и было очевидно, что ей совсем не хочется говорить с ним об этом.

— Пожалуйста, — произнес он почти с мольбой.