Уголовное преследование лиц, пытавшихся возродить организованные формы проституции, возымело свое действие: число притон в Ленинграде постепенно сокращалось. И все же в милицейских материалах содержатся данные о своеобразных домах свиданий, функционировавших даже в конце 30 х гг. Так, в 1936 г. работниками уголовного розыска было ликвидировано 97 притонов и более 100 человек привлечено к условной ответственности. Среди них попадались весьма любопытные по характеру и клиентуре заведения. Одно из них функционировало на улице Дзержинского, 47. Здесь постоянно «работали» семь женщин. Клиентуру вербовала санитарка туберкулёзного института, чья профессия являлась как бы своеобразной гарантией здоровья проституток. Сеанс в советском борделе стоил 5 руб.

В целом притоносодержательство 20–30 х гг. не достигло дореволюционного уровня. Оно превратилось в подсобный заработок для наименее обеспеченной части городского населения. Советские бордели этого периода не представляли собой даже жалкой тени прежних домов терпимости – солидных заведений с постоянной клиентурой и частой сменой «живого товара». Измельчали и сами хозяйки, превратившиеся из равноправных членов общества в уголовных преступниц.

Материалы судов и органов НКВД дают также представление о детской проституции. Основной причиной вступления несовершеннолетних на путь порока в начале 20 х гг. явилось массовое сиротство в России после двух кровопролитных войн. По оценке Центрального совета по борьбе с проституцией, в 1923 г. более половины девочек торговавших собой, были беспризорницами. В беседах инспекторов с подопечными детских домов выяснялась обычная история, когда сравнительно благополучная жизнь в семье прерывалась смертью родителей. Многие девочки оказывались жертвами насилия, причем нередко – в домах «добрых людей», предлагавших приют. Типична в этом отношении история жизни 17 летней проститутки С., описанная в журнале «Право и революция» за 1928 г. Потеряв родителей, девушка нищенствовала и воровала. В 14 лег она начала половую жизнь, отдавалась за еду и ночлег, но потом, по ее собственной оценке, «поумнела» и стала заниматься проституцией. За вечер обслуживала 5 6 человек, «без разбора, кто попадется» . Не менее показательна судьба несовершеннолетней Б. В мае 1923 г. она попала в приемник для беспризорных, будучи уже «проституткой со стажем», приобретенным в питерской чайной «Наша деревня». Часть доходов Б. отдавала хозяйке квартиры, предоставившей ей жилье. Безграмотный текст записки, составленный инспектором милиции, дает представление о жизни девушки: «По словам ее… ходит к ней свой «доктор», который осматривает и сам остается. Кокаинизируется, почему потеряла свой голос. Заявляет, что про проституцию знает все от подруг…»

Детская проституция в 20 е гг. была тесно связана с криминальной средой. Многие беспризорные девочки проститутки имели своего сверстника – любовника, который жил на их содержание, исполняя обязанности сутенера, «кота». Часто бездомные дети объединялись в своеобразные «коммуны» явно криминального характера. Мальчики свой вклад в «общий котел» добывали воровством, а девочки – проституцией. Обстановка в этих «коммунах» отражена в показаниях 15 летнего подростка, попавшего в 1926 г. в ленинградский детский дом после нескольких лет скитаний: «На вырученные от краж деньги устраивают оргии – самогон, полтура, вино («и коньяк пили»), кокаин дурманят головы детей, и они предаются «свальному греху» с девочками проститутками («шмарами»)» .