Несмотря на то, что время было дневным, освещение казалось вечерним. И быстро приближалась ночь…

– Итак, все вы должны надеяться, – проговорил Дваркин.

– На что надеться–то? – нетерпеливо спросил не человек с сиреневой кожей.

– На то, что ЧИП будет свержен. Поверьте, дорогие мои, есть и на него управа…

– Говори, Дваркин, не темни! Здесь и без твоих недоговорок слишком мрачно…

– Меня назначали командующим армией.

– Так что же ты?! Командуй!..

– Мы окружены. Путей для отступления нет. А железные слуги ЧИПА слишком быстры и схватят вас, если вы попытаетесь покинуть Светлоград. Оставшаяся здесь часть армии вынуждена будет временно сдаться подавляющей мощи…

– Но это же предательство!

– Не поддавайтесь чувствам. Подумайте: ведь я пытаюсь спасти хоть кого–то, и говорю о надежде: однажды солнце вновь засияет над Светлоградом. А сейчас верные слуги отведут вас в катакомбы. Там вы сможете скрываться некоторое время…

– И всё же мы должны знать: на что именно нам надеяться?!

– На то, что я вернусь, и сделаю то, что должен сделать для уничтожения ЧИПА. А теперь – мы должны расстаться.

И вот все эти люди и не люди начали переглядываться, говорить недоуменно и не зная, как вести себя дальше. Был бы на месте Дваркина кто–либо другой, так сразу объявили бы его изменником, лазутчиком ЧИПА и арестовали бы, но ведь Дваркина они выбрали общим голосованием, как самого достойного. Все они хорошо знали Дваркина, доверяли ему, и, если бы он приказал им готовиться к битве, даже и к последней, чтобы только поднять против неожиданно могучего ЧИПА меч и тут же погибнуть: то они бы безропотно согласились, а им предлагали отступать, прятаться, ещё до первого сражения. Более того, Дваркин намекал на то, что он покидает их именно в эти страшные минуты. Как это понимать?

Наконец, вдоволь нашептавшись, они обернулись к Дваркину, намериваясь потребовать у него дополнительных объяснений. Однако, Дваркина на прежнем месте уже не было. Да и вообще: нигде в зале его не было видно. Зато на месте Дваркина стояло несколько мрачных, но исполнительных и действительно преданных слуг. Они говорили:

– Нам приказано проводить вас…

Пороптав ещё немного и не придумав ничего лучшего, эти люди и не люди, среди которых были и чародеи и полководцы, поднялись из–за стола и последовали за слугами, вниз и вниз по длинным винтовым лестницам – в катакомбы…

Заверения Дваркина о том, что есть какая–то надежда, воспринимались ими как нечто невозможное, и всё же они вспоминали эти его слова, хватались за них, как утопающий за последнее бревнышко, потому что им не на что больше было надеяться в этом темнеющем, стремительно изменяющемся мире…

* * * 

А Дваркин, придворный маг, покинул зал совещаний с тяжестью на сердце. Исчезновения его никто не заметил, потому что он воспользовался магической силой, в которой был большой специалист.

Дваркин доверял всем людям и не людей с которыми вынужден был расстаться: иначе бы не присутствовали они на этом последнем совещании, но, если сам Дваркин вызвал у них недоверие,: то он не осуждал их за это.

Слишком поспешными, слишком невразумительными были его объяснения. Гораздо больше хотел бы сказать им Дваркин, но сдержался, понимая, что любой из них, или даже все они, могут быть схвачены ЧИПОМ, а потом уж с помощью, если не физического воздействия, то с помощью магии, из них могли выудить всё, что они знали. Так что лучше им было знать как можно меньше.

От всех скрыл Дваркин то, над чем он бился, и что выведал, благодаря своему колдовскому мастерству.