А ответил ему тот, самый старый, самый растрескавшийся из всех каменистых:

– Камень крепкий – жизнь тебе спасёт. Грозный житель леса – Винда не убьёт.

Голос у старика был хрипловатым, трескучим, словно бы сквозь каменную толщу продирался.

Винд спрыгнул с плиты, прошёлся по этому, весьма просторному помещению и сказал:

– Спасибочки, конечно, что вылечил. Но у меня сейчас главная задача – на Каэлдэрон вернуться.

И снова растрескавшийся старикан проговорил:

– Знаем – мир Каэлдэрон. В небе он над нами. Но для нас он отдалён – не дойти ногами.

– Понятно, что ногами не дойти, ну так, может, долететь можно?

– Не летали никогда, жили долго в камне. Но ведь это не беда – будешь счастлив с нами.

– Нет, дорогие мои каменистые, с вами я счастлив не буду. Меня там родители ждут. У меня там друг – кораблик Крылов… В общем, буду думать, как отсюда выбраться… Вот ты говорил, что в лесу кто–то живёт. Можешь меня с ним познакомить?

При этих словах все каменистые прекратили свою работу, обернулись к Винду. Их серые лица выражали напряжение…

Старейший произнёс:

– Житель леса страшен. Ростом – в десять сажен. От него себя храним. И тебя о том молим…

– О чём молите–то?

– Чтобы был ты с нами, с верными друзьями.

– Так, ладно, а что с клюваном–то?

– Птица вкусной оказалось – ничего уж не осталось.

– Понятно… могли бы и мне что–нибудь оставить. А там ещё кабинка была, а в кабинке сундук, а в сундуке… я, впрочем, не знаю, что в том сундуке, но, судя по всему, нечто очень ценное. Собственно из–за этого сундука и из–за своего излишнего любопытства я и попал к вам…

– Тот сундук вон там стоит – пламень яркий в нём горит.

Каменистый кивнул в сторону коридора. Винд поспешил туда, и, миновав крутой поворот, оказался на улице.

Оказывается, солнце уже зашло за горизонт; но полной тьмы не было – в вышине небо оставалось лазурным, там плыли мирные облачка; а из–за горизонта выглядывал Каэлдэрон. Родные уже ждали возвращения Винда, волновались…

Сундук стоял в нескольких шагах от входа в жилище; за ним, как показалось Винду, никто не присматривал. Так как кругом сгущались ночные тени, изумрудное сияние из–под крышки казалось более ярким, чем прежде…

Следом за Винду вышел и старый каменистый, у него Винду спросил:

– Пытались открыть?

– Открыть его пытались, но только обломались…

– Не догадываетесь, что там, внутри?

– Этого не знаем, но предполагаем… Свет там негасимый, сумраку противный. От лесного лиха будет нам…

Тут каменистый издал несколько скрежещущих звуков, и топнул ногой.

– Что, рифму придумать не можешь? – догадался Винд. – Ну так говори нормально, без всяких рифм.

– Мыслимо ль без рифмы? Мы ж не злые тифмы!

– Что ещё за тифмы? – хмыкнул Винд, решив, что непонятное словечко было придумано только что ради рифмы.

– Тифмы – злые твари, тёмные от гари. Все они пропали, мы свободны стали…

– Ну и замечательно!

Но каменистый продолжал:

– И одна лишь тифма по лесу гуляет, жизнь нам отравляет.

– А–а, так это вы про лесное чудище! Если с нашего Каэлдэрона на ваш Аратроэль ночью глядеть, видно синеватое свечение в лесу. Кто–то там движется, но вот кто – разглядеть мы не можем. Стало быть – это тифма бродит. А какая она из себя – эта тифма?

– Говорю же: в копоти, в тяжести и в топоте. К озеру подходит, на границе бродит; спать всегда мешает, наш покой смущает…

– Да? А мне в общем–то всё равно! Мне бы на Каэлдэрон вернуться!

– Ты забудь о Каэлдэроне, ты забудь о прежнем доме.