— За посидѣлки-то чего-жъ бояться? Не разрѣшитъ тебѣ земскій въ волостномъ правленіи ихъ устроить, — у себя дома устроишь. Квартира у тебя просторная.

— Постойте, постойте. Да если мажордомъ мой не протрезвится, кто-же мнѣ этихъ самыхъ сандвичей и бутербродовъ для дѣвушекъ надѣлаетъ? Тетенька на этотъ новомодный фасонъ не умѣетъ, чтобъ буше, къ примѣру…

— Ахъ, такъ ты вотъ какъ!.. — усмѣхнулся лѣсничій. — Да зачѣмъ тебѣ дѣвкамъ сандвичи, зачѣмъ буше?

— Позвольте… Сами-же вы говорите о просвѣщеніи… чтобъ я просвѣщеніе доказалъ — ну, вотъ я и хочу показать на посидѣлкахъ, какъ и на какой фасонъ полированные люди живутъ. Парнямъ по малой малости водки — вотъ изъ этакихъ махонькихъ рюмочекъ, и легкую закусочку и пріучать, чтобы было все чинно, благообразно и закуску эту зря не ворошить, не портить ейное устройство. И опять вотъ тутъ около закуски нужно было Колодкина поставить, чтобы онъ, какъ мажордомъ, отъ невѣжества публику отучалъ и вводилъ порядокъ.

— Ну, что ты говоришь! Вѣдь это совершенно напрасно. Что ты въ институтокъ здѣшнихъ дѣвушекъ превратить хочешь, что-ли!

— Не въ институтокъ, а порядокъ хочу показать. Подсолнухи и кедровые орѣхи лущи, но шелуху на полъ не бросай зря, а клади на блюдце… Какъ въ настоящихъ хорошихъ домахъ.

— Не смѣши, не смѣши, Самоплясовъ. Пустяки ты болтаешь. Ничего этого не надо. Устроишь ты самыя обыкновенныя посидѣлки въ волостномъ — будетъ и довольно. Ну, чай съ пряниками, орѣхи, мармеладъ, изюмъ, пожалуй… Ну, освѣтишь получше комнаты… Парнямъ по бутылкѣ пива… Потанцуютъ подъ твою музыку — вотъ и довольно.

— Не то я воображалъ-съ, Иванъ Галактіонычъ. Не то-съ… и ужъ теперь пятиться обидно, — разочарованно произнесъ Самоплясовъ, — гдѣ-жъ тутъ просвѣщеніе, если самымъ обыкновеннымъ манеромъ орѣхи сгрызть и пряники сжевать!

— Не говори о просвѣщеніи, Капитошка! Не говори! Брось! Не подходитъ это къ тебѣ. Развѣ въ этомъ заключается просвѣщеніе! — кричалъ на Самоплясова лѣсничій.

— Хорошо-съ. Бросимъ… — кротко согласился Самоплясовъ. — А къ земскому-то все-таки поѣдемте, Ивамъ Галактіонычъ. Будемъ устраивать посидѣлки въ волостномъ или не будемъ, но дозволеніе все-таки спросимъ. Во-первыхъ, визитъ къ начальству, а во-вторыхъ, новую сбрую обновить… Сбрую я привезъ — антикъ, одно слово!

— Сейчасъ поѣдемъ? — спросилъ лѣсничій.

— А то что-жъ зѣвать-то? Дома теперь дѣлать нечего. Къ обѣду вернемся попозднѣе, на питерскій манеръ. Пока не стемнѣло, прокатимся. Коняка у насъ, конечно, не безъ кнута, но съ рысью…

— Что-жъ, я готовъ прокатиться, — согласился лѣсничій. — Къ тому-же у земскаго я давно и не бывалъ.

Самоплясовъ отправился закладывать лошадь въ сани и бормоталъ:

— Ахъ, Колодкинъ, Колодкинъ! — Какъ онъ меня, подлецъ, обремизилъ своимъ запитіемъ! Работника у насъ нѣтъ, тетенька на зиму не держитъ мужчину, а только одна баба — и вотъ теперь придется идти самому закладывать.

— Да постой, я сосѣда Ивана Маркыча попрошу. Онъ заложитъ… — откликнулась тетка.

— Нельзя-съ. Новая сбруя… Надо приправить сбрую… А онъ безъ этихъ самыхъ понятіевъ…

— Да и я могу тебѣ помочь запречь-то… — вызвался лѣсничій. — Сейчасъ только пальто надѣну.

Самоплясовъ накинулъ на себя новую сбрую съ пестрымъ серебрянымъ наборомъ, висѣвшую въ сѣняхъ на деревянномъ гвоздѣ и распространявшую сильный запахъ ворвани, перекинулъ черезъ плечо щегольскую дугу, взялъ ярко-синія возжи и отправился на дворъ, подъ навѣсъ. Лѣсничій послѣдовалъ за нимъ.