— Так, а теперь вы должны рассказать мне о себе, — промолвила она, скорее приказывая, чем вызывая на откровенность.

Энн со стыдом ощутила, что язык ее парализован, и быстро посмотрела на Джона, словно призывая на помощь.

— Надеюсь, вы прочли мое письмо, матушка, — вмешался он. — В нем достаточно полное жизнеописание Энн.

Леди Мелтон перевела взгляд на сына.

— Да, прочла, — сказала она. — Оно оказалось для меня сюрпризом, если не сказать шоком.

— Этого я и боялся, — сказал Джон. — Но в то же время я рассчитывал, что вы поймете нас, матушка: Энн только что понесла тяжелую утрату, поэтому наилучшим в сложившейся ситуации могло быть очень тихое бракосочетание.

— Боюсь, я не в состоянии понять необходимость такой спешки, — холодно заявила леди Мелтон, — Энн могла бы приехать сюда и пожить у нас пару месяцев, после чего вы поженились бы как подобает.

— О, мы женаты по всем правилам, — заметил Джон с усмешкой.

Леди Мелтон не обратила внимания на замечание сына и продолжала, как будто ее не прерывали:

— Помимо всего прочего, Джон, ты не должен был забывать о своих обязанностях, и не только по отношению ко мне — это, разумеется, мелочь, — но по отношению к своим арендаторам, к своим друзьям и, что далеко не последнее, к своим избирателям. Я тревожусь, очень тревожусь, как они все это воспримут.

— Предполагаю, что мы дадим им новую пищу для пересудов, — холодно ответил Джон.

Открылась дверь, вошли дворецкий и лакей с большим подносом, на котором стояли заварочный чайник с гербом и серебряный чайник побольше с горячей водой. Стол был накрыт у камина. Энн сравнивала его с тем, что обычно подавала к чаю у себя в доме и что доставляло такое удовольствие Джону.

Скатерть из белого полотна была густо покрыта вышивкой и обшита широкой оборкой из настоящего кружева. На ней, как определила Энн, был расставлен очень красивый старинный фарфор.

Еда была разложена изящно, со вкусом, но ее было так много, что у Энн невольно возникли сомнения, управятся ли они хотя бы с десятой ее частью. Там были два блюда с крошечными лепешками, уложенными пирамидой, — на одном сделанные из черной муки, на другом из белой; аспарагус, свернутый в спираль, на тонких, как облатка, кусочках хлеба с маслом; сэндвичи с огурцами, горчицей, кресс-салатом и помидорами; прелестной формы печенье, украшенное разнообразными узорами из цветной глазури, и два больших торта: один из них на вид такой легкий, что, казалось, малейшее дуновение воздуха унесет его, а другой — так тяжело нагруженный фруктами, что напоминал сливовый пудинг.

— Пора приступать к чаю, — сказала леди Мелтон и, подойдя к столу, остановилась. — Но теперь, Джон, дорогой, конечно, твоя жена будет разливать чай. — Она сделала жест королевы, отрекающейся от трона.

Энн быстро воскликнула:

— О нет, прошу вас, леди Мелтон, я даже думать не могу ни о чем подобном!

— Ну что ж, если вы отказываетесь… — В голосе леди Мелтон прозвучал легкий намек на удовлетворенность.

Она села к столу и, взяв чайник, насыпала в него чай из серебряной чайницы с видом человека, совершающего религиозный обряд.

— Надеюсь, вы полюбите наш чай, — обратилась она к Энн. — Его нам присылают из Китая. Когда-то мой отец владел там обширными плантациями, и хотя мы уже давно отделались от них, чай до сих пор получаем оттуда.

— Как интересно, — пролепетала Энн.

Но когда ей вручили чашку, она была несколько озадачена: чай оказался слабоокрашенной жидкостью с едва уловимым запахом.