Естественно, пошли гулять по городу разные байки. Самая забавная была такая, что Ларионов на самом деле никакой не Ларионов, хотя и схож обличьем со знаменитым ученым. Тот Ларионов якобы сгорел на даче вместе со своими детями, а этот, нынешний, не кто иной, как внук Иосифа Виссарионовича от его дочери Светланы. Долгое время он скрывался от органов, при Хрущеве за его голову объявили награду в сто тысяч долларов, и его переправили в Америку к матушке, чтобы спасти от неминучей казни. И вот теперь он вернулся и открылся в Федулинске, потому что здесь народ терпит намного тяжелее, чем в иных местах. Якобы великий дед передал своему любимому тайному внуку свою мощь и весь ум, и если на ближайших выборах молодого Сталина назначат мэром вместо ворюги Монастырского, то всем бедам сразу придет конец.

Эту нелепицу Хакасский по факсу переслал в Москву, надеясь, что Куприянов по достоинству оценит юмор ситуации. Прокомментировал так: «…как видите, уважаемый Илларион Всеволодович, предела деградации так называемых «руссиян» не существует…»

…Однажды проснулся среди ночи, в ногах сидела Аглая Самойловна с таким просветленным, чистым, почти юным лицом, что глазам своим не поверил.

— Знаю, что ты задумал, милый, — проворковала звучным, тоже из прежней жизни голосом.

— Что, дорогая?

— Сыновей не спас, меня не спас, хочешь город спасти. Но это же глупо.

— Почему глупо, Аглаюшка?

— Над тобой все смеются, над старым дурнем. Эти плакатики и все остальное… Бред сивой кобылы. Кому это нужно? Опомнись, Фома. У меня сердце разрывается. Кажется, ничего от него не осталось, а больно. Так больно, Фома!

Ларионов взял ее ладошку, мягкую, теплую, родную.

— Не смеются, нет, неправда. Не понимают, да. Но не смеются. Уже никто ни над чем не смеется, Аглаюшка, в том-то и беда. Ржут иногда, но это — иное.

— Тогда объясни, зачем тебе это? Кого хочешь одолеть?

Вопрос был непростой, Ларионов много размышлял на эту тему.

— Видишь ли, малышка, не кого, а что. Рано или поздно придется одолеть нечто в нас самих — вязкое, родовое. Это тяжело, об этом не хочется думать, но придется. Иначе превратимся в пыль истории. Не Федулинск, вся страна, нация. Болезнь не в хакасских и не в алихманах с рашидовыми, она в нас самих.

— Как же называется эта болезнь?

— У нее нет названия. Духовный склероз, инерция мышления, некромания, лень, апатия, склонность к созерцанию, заторможенность реакции на зло — все вместе и многое другое, то есть все национальные особенности, которые вдруг превратили нас в легкую добычу. Надо напрячься, сбросить с себя одурь вековой спячки, но как это сделать, я сам не знаю.

Аглая Самойловна придвинулась ближе, он ощутил запах ландышей — ее запах.

— Твои обычные умствования, милый, за ними — пустота. Вековая спячка, духовный склероз, болезнь нации — красиво, наверное. Но когда эти ублюдки изнасиловали меня в подъезде, ты пальцем не шевельнул, чтобы с ними рассчитаться.

— Прости, Аглаюшка, прости… Мы были интеллигентными людьми и не ожидали прихода зверя.