— Да что вы от меня хотите, наконец?! — вскричал он почти со стоном. — Скажите прямо. Зачем пугаете? Я ведь уже не молод.

— На расправу они все жидкие, — философски заметил Мышкин. — Сколько я их перевидал, Егорка, все одинаковые. Чуть кривая померещится, сразу маму кличут, а где она, ихняя мама-то? Небось в Мюнхене осталась несчастная фрау, все глазенки повыплакала по непутевому сыночку. Доведется ли им теперь встретиться, уж не знаю.

— Оставьте мою мать в покое! — в последний раз взбрыкнул Генрих Узимович. — Вы, холоп!

— Не ругайтесь, сударь, — сказал Егор. — В вашем положении надо держаться скромнее.

— Какое положение, объясните?!

— Положение примерно такое же, как у смертника в камере. С той разницей, что вы еще приговор не слышали. Но палач уже за дверью, увы!

— Вы не посмеете, — вскинулся Шульц-Степанков. — У вас руки коротки.

— Нет, руки нормальные, — улыбнулся Егор. — Еще как посмеем, доктор. Видите, я откровенен с вами, надеюсь, вы тоже не станете хитрить.

— Хотите получить выкуп?

Мышкин подал голос:

— Вишь как у них, у немчуры, все на деньги меряют. И нас к этому приучили — вот что обидно.

— Вы ничего толком не поняли. — Егор присел перед Генрихом Узимовичем на низенькую банкетку, его глаза мерцали яркой синью, но темный лес никуда не делся — лешаки и ведьмы толкали друг друга локтями и подмигивали Шульцу. Их непристойные гримасы особенно впечатляли на васильковом фоне. У Генриха Узимовича мелькнула утешительная мысль, что, возможно, все, что он видит, всего лишь ночной кошмар с цветным изображением.

— Я хочу дать вам шанс, — продолжал Егор. — Конечно, преступления, которые вы совершили, не имеют срока давности и за них полагается смертная казнь. Но ведь в Германии нет смертной казни, не правда ли? Там вам присудят всего каких-нибудь двадцать лет. На волю выйдете восьмидесятилетним молодцом. Хотите домой, доктор?

— Хочу, — автоматически отозвался Шульц, почувствовав вдруг свинцовую тяжесть внизу живота. Бредовый разговор с юношей-стариком действовал на него подобно старинной пытке водой, и ему никак не удавалось сбросить с себя вязкую одурь. — К тому же, за мной нет никаких преступлений.

— Это решит суд. Может быть, даже в вашей любимой Гааге. Или решим мы, сейчас и здесь. У нас выбора нет. Пристукнем вас, как куренка, распилим на мелкие кусочки и отправим в Мюнхен в багажном отделении. Вы мне верите, доктор?

— Верю, — признался Генрих Узимович. С какой-то минуты он действительно начал верить всему, что говорил молодой изувер, и это было, пожалуй, самое поразительное, потому что до сего страшного дня он не верил никому на свете, кроме себя.

— Следует ли это понимать в том смысле, что вы готовы к сотрудничеству?

— Готов, — сказал доктор.

— Мы потребуем от вас небольшой услуги, но она будет хорошо оплачена.

Егор подошел к изящному, орехового дерева пресс-бюро и вернулся с пластиковым пакетом.

— Здесь сто тысяч долларов. Это задаток. После выполнения работы получите еще столько же.

— Что я должен сделать?

— Вы полностью контролируете программу зомбирования?

— Я всего лишь исполнитель. Специалист по найму. Хакасский всем распоряжается.

Егор пропустил это замечание мимо ушей. Мерцающая улыбка исчезла с его лица. Мужик с бельмом подобрался поближе вместе с креслом и как бы подслушивал одним ухом.