…она не хочет умирать!

Не хочет!

И не умрет! И они о ком-то другом говорили, наверное.

Она не помнила, как спустилась по ступеням, как оказалась в парке, запущенном, заросшем, ничуть не похожем на те столичные, в которых кусты стригут фигурами, а цветы рассаживают так, чтобы узоры получались. Здесь было иначе.

Разросшиеся лохматые дерева смыкались ветвями, защищая от солнца высокую влажную траву и цветы, в ней рассыпанные, словно бисер.

Белые.

И красные. И еще синенькие. Гудели пчелы. Бабочки порхали. Пахло так… так странно. Лилечка шла, просто шла, не по дорожкам, потому как дорожки остались где-то сзади, и она даже не была уверена, что сумеет их найти. Да и не хотелось.

Обида и боль гнали ее вперед, придавая сил. И когда показалась ограда, Лилечка с непонятным ей самой удовольствием протиснулась меж прутьями. Прутья, к слову, стояли часто, но и сама Лилечка всегда-то отличалась худобой и хрупкостью.

Это потому что она больна.

И скоро умрет.

А если так, то… то какой смысл читать «Большую книгу наставлений юным барышням»? И уж тем паче тратить время на все эти… правила.

Она не хочет.

И не будет.

На той стороне заросли продолжились, и стали гуще, злее, что ли. Лилечка сперва весьма ловко пробиралась меж ветками, но потом устала и, присев в ложбинке между двух огромных корней, решила отдохнуть. Она и сама не заметила, как уснула. И спала, наверное, долго, потому что когда проснулась, то оказалось, что небо потемнело. И все-то вокруг тоже было темным, жутким. Лилечка хотела было вернуться домой, она ведь не могла уйти далеко, она слишком слабенькая, чтобы уйти далеко, надо только подняться и…

Куда дальше?

Налево? Направо?

Куда ни глянь, лес, в котором она очутилась, был…

Одинаковым.

Старые деревья с кольчужною корой, убранною драными мхами, будто бархатом. Кочки. Кусты. Влага и сырость.

Комарье, что слетелось на голос ее, гудело.

Она… заблудилась?

Она точно заблудилась и теперь… теперь не найдет дороги домой? Никогда? Никогда-никогда до конца и без того короткой ее жизни?

И от чувства несправедливости, от обиды, Лилечка зарыдала.

— Помогите! — крикнула она, только голос ее был тихим, а потому лес с легкостью поглотил его. — Помогите! Кто-нибудь…

Глава 9. Рассказывающая о временах давних и о пользе любви к истории

Легко втираюсь в доверие.

Славный город Канопень, как и многие иные города Беловодья, возник в устье реки, где, легши широким колесом, впадала она в Кама-озеро. И пусть была Канопушка не так широка, чтобы удержать на водах своих морские ладьи, но рыбою богата. Да и, медленная, неторопливая, она пробиралась меж холмов с лугами, с каждою верстой прирастая родниковыми водами, становясь еще шире, еще медленней, неторопливей. И оттого-то любили ее, спокойную да ласковую, купцы.

Ладьи?

Ладьи для Ильмень-озера хороши или для морей, а для Канопушки сойдут и пузатые лодки, которые делали тут же, из звонких сосен, накладывая доски по старому обычаю, чешуей. Лодки эти отличались неповоротливостью, а еще вместительностью. Влезали на них и тюки тканей, и зерно золотое, благо, местные поля родили щедро, и скот, и многое иное, что людям требовалось. Вот и получилось, что, пусть и в стороне от многих родившийся, меж тем Канопень рос себе тихонько, постепенно выбираясь, сперва за черту городских стен, после и за вал, от которого остались ныне одни воспоминания.