|
- К прелюбодеянию! Итак, сударь, какой-нибудь буддист, покуривая свою трубку, может с тем же основанием утверждать, что религия христиан основана на прелюбодеянии, как утверждаем мы, что Магомет - обманщик, что его коран - переиздание библии и евангелия и что бог никогда не имел ни малейшего намерения сделать этого погонщика верблюдов своим пророком. - Если бы во Франции нашлось много людей, подобных вам, - а их, к несчастию, более чем достаточно, - всякое управление ею было бы невозможно. - И не было бы религии, - сказала г-жа Пьедефер, на лице которой во время этого спора появлялись странные гримасы. - Ты их ужасно огорчаешь, - шепнул Бьяншон на ухо Этьену. - Не затрагивай религии, ты говоришь им вещи, которые доведут их до обморока. - Если бы я был писателем или романистом, - заметил г-н Гравье, - я стал бы на сторону несчастных мужей. Мне много чего довелось видеть, и достаточно странного; поэтому я знаю, что среди обманутых мужей немало есть таких, которые в своем положении далеко не бездеятельны и в критическую минуту очень драматичны, если воспользоваться одним из ваших словечек, сударь, - сказал он, глядя на Этьена. - Вы правы, дорогой господин Гравье, - сказал Лусто, - я никогда не находил, что обманутые мужья смешны! Наоборот, я люблю их... - Не думаете ли вы, что доверчивый муж может быть даже велик? - вмешался Бьяншон. - Ведь он не сомневается в своей жене, не подозревает ее, вера его слепа. Однако же, если он имел слабость довериться жене, над ним смеются; если он подозрителен и ревнив, его ненавидят. Скажите же, где золотая середина для умного человека? - Если бы господин прокурор только что не высказался так решительно против безнравственности произведений, в которых нарушена хартия супружеских прав, я рассказал бы вам о мести одного мужа, - ответил Лусто. Господин де Кланьи резким движением бросил кости и даже не взглянул на журналиста. - О, ваш собственный рассказ! - воскликнула г-жа де ла Бодрэ. - Я даже не посмела бы просить... - Он не мой, сударыня, у меня не хватило бы таланта; он был - и как прелестно! - рассказан мне одним из знаменитейших наших писателей, величайшим литературным музыкантом, какого мы знаем, - Шарлем Нодье. - О, так расскажите! - попросила Дина. - Я никогда не слышала господина Нодье, вам нечего опасаться сравнения. - Вскоре после восемнадцатого брюмера, - начал Лусто, - в Бретани и Вандее, как вы знаете, было вооруженное восстание. Первый консул, спешивший умиротворить Францию, начал переговоры с главными вожаками мятежников и принял самые энергичные военные меры; но, сочетая планы кампании с обольщениями своей итальянской дипломатии, он привел в действие также и макиавеллевские пружины полиции, вверенной тогда Фуше. И все это пригодилось, чтобы затушить войну, разгоравшуюся на западе Франции. В это время один молодой человек, принадлежавший к фамилии де Майе, был послан шуанами из Бретани в Сомюр с целью установить связь между некоторыми лицами из этого города или его окрестностей и предводителями роялистского мятежа. Узнав об этом путешествии, парижская полиция направила туда агентов, поручив им захватить молодого человека по приезде его в Сомюр. И действительно, посланец был арестован в тот самый день, как сошел на берег, потому что прибыл он на корабле под видом унтер-офицера судовой команды. Но, как человек осторожный, он предусмотрел все вероятные случайности своего предприятия: его охранное свидетельство, его бумаги были в таком безупречном порядке, что люди, посланные захватить его, испугались, не совершили ли они ошибку. Шевалье де Бовуар - припоминаю теперь его имя - хорошо обдумал свою роль: он назвал себя вымышленным именем, сослался на мнимое местожительство и так смело отвечал на допросе, что его отпустили бы на свободу, если б не слепая вера шпионов в непогрешимость данных им инструкций, к несчастью, слишком точных. |
