|
Лусто украдкой следил за результатами своего ловкого маневра, чтобы не упустить момент, когда эта добыча, задумчивость которой говорила ему о борьбе между желанием уступить и нерешительностью, сама ему дастся в руки. Дине хотелось показать парижанам свою усадьбу Ла-Бодрэ, и там была разыграна условленная комедия с рукописью, якобы забытой Бьяншоном в его комнате в Анзи. Гатьен поскакал во весь опор по приказу своей повелительницы, г-жа Пьедефер отправилась в Сансер за покупками, и Дина одна с двумя друзьями поехала в Кон. Лусто сел рядом с Диной, а Бьяншон поместился на переднем сиденье кареты. Беседа обоих друзей была полна участия и жалости к этой избранной душе, так мало понятой и, главное, окруженной таким дурным обществом. Бьяншон прекрасно послужил журналисту своими насмешками над прокурором, податным инспектором и Гатьеном; в его замечаниях было что-то до такой степени презрительное, что г-жа де ла Бодрэ не решилась защищать своих поклонников. - Я отлично понимаю, каким образом вы оказались в этом положении, - сказал врач, когда коляска переезжала мост через Луару. - Вам могла быть доступна только рассудочная любовь, нередко ведущая и к любви сердца, но, конечно, ни один из этих мужчин не сумел скрыть чувственного желания, которое женщине на заре ее жизни представляется отвратительным. Теперь же любовь становится для вас необходимостью. - Необходимостью? - воскликнула Дина, с любопытством глядя на врача. - Что же, я должна любить по докторскому предписанию? - Если вы и дальше будете жить так, как вы живете, - через три года вы станете ужасны, - категорически ответил Бьяншон. - Сударь!.. - пролепетала г-жа де ла Бодрэ почти в испуге. - Простите моего друга, - шутливо обратился Лусто к баронессе, - он неисправимый медик, и любовь для него - только вопрос гигиены. Но он не эгоист и, очевидно, заботится только о вас, коли сам через час уезжает... В Коне столпилось много народу вокруг старой перекрашенной кареты, на дверцах которой виднелся герб, пожалованный Людовиком XIV новым ла Бодрэ: на среднем алом поле - золотые весы, на верхнем лазоревом - три рапиры с серебряными рукоятками; на нижнем - две серебряные борзые в лазоревых ошейниках и на золотых цепях. Иронический девиз “Deo sic patet fides et hominibus” <“Так ясна вера богу и людям” (лат.).> был придуман в назидание новообращенному кальвинисту сатириком д'Озье. - Пройдемся, нам дадут знать, когда будет пора, - сказала баронесса, оставив своего кучера на страже. Дина взяла предложенную Бьяншоном руку, и доктор таким быстрым шагом направился к берегу Луары, что журналист должен был остаться позади. Доктор слегка подмигнул Лусто, и тот сразу понял, что Бьяншон хочет ему помочь. - Этьен вам понравился, - сказал Бьяншон Дине, - он поразил ваше воображение. Мы с ним беседовали о вас вчера вечером, он вас любит... Но это человек легкомысленный, удержать его трудно, бедность обрекает его на жизнь в Париже, тогда как вас все вынуждает жить в Сансере... Станьте выше предрассудков... Сделайте Лусто своим другом, не будьте требовательны, три раза в год он будет приезжать, чтобы провести возле вас несколько прекрасных дней, и вы будете обязаны ему своей красотой, счастьем, состоянием. Господин де ла Бодрэ может прожить сто лет, но может и погибнуть в девять дней, если забудет надеть фланелевую фуфайку, в которую он кутается. Не делайте же промахов, будьте благоразумны оба. Не говорите мне ничего... Я прочел в вашем сердце. Госпожа де ла Бодрэ была беззащитна перед таким количеством неоспоримых доводов и перед человеком, выступавшим одновременно в роли врача, исповедника и Друга. - О, как могло вам прийти в голову, что я стану соперничать с любовницами журналиста. |
