- Таким образом, несмотря на шум, который произвел ваш отъезд, ваше положение до сегодняшнего вечера оставалось “легальным”.
- О! - вскричала она. - Значит, господин де ла Бодрэ еще сохраняет надежду...
- Ваш муж, сударыня, поступил, как обычно; он все рассчитал.
В это время в ложу вошел Лусто, и прокурор, с достоинством поклонившись, удалился.
- Ты имеешь больший успех, чем пьеса, - сказал Этьен Дине.
Этот краткий миг торжества доставил Дине больше радости, чем ей выпало на долю за всю ее жизнь в провинции; но, выходя из театра, она была задумчива.
- Что с тобой, моя Дидина? - спросил Лусто.
- Я спрашиваю себя, как может женщина покорить свет?
- Есть два способа: быть госпожой де Сталь или иметь двести тысяч франков ренты!
- Общество, - сказала она, - держит нас на поводке нашего тщеславия, нашего желания себя показать... Вздор! Мы будем философами!
Этот вечер был последним проблеском обманчивого достатка, в котором г-жа де ла Бодрэ жила со времени своего приезда в Париж. Три дня спустя она заметила тучи на лбу Лусто, который, куря сигару, нервно шагал в своем садике, вокруг газона. Дине передалась свойственная нраву г-на де ла Бодрэ похвальная привычка никогда не иметь никаких долгов, и вот она узнала, что в доме нет ни гроша, что за квартиру не плачено за два срока и не сегодня-завтра будет предъявлен исполнительный лист. Парижская действительность шипом вонзилась в сердце Дины; она раскаялась, что своей любовью вовлекла Этьена в рассеянную жизнь. Перейти от наслаждения к труду очень нелегко: когда человек счастлив, поэтическое вдохновение в нем иссякает, когда несчастлив - оно брызжет сверкающими фонтанами. Дина была счастлива беззаботностью своего Этьена, радовалась, когда он с блаженной улыбкой курил после завтрака сигару, растянувшись, словно ящерица на солнце, и ни разу она не нашла в себе мужества выступить в роли судебного исполнителя, посланного журналом. Она решила заложить через посредство дядюшки Мижона, отца Памелы, немногие драгоценности, какие у нее были, и за них “тетка” - Дина уже начала говорить на жаргоне своего квартала - ссудила ей девятьсот франков. Триста франков она отложила на пеленки, на предстоящие роды и весело передала нужную сумму Лусто, который обрабатывал борозда за бороздой, или, если угодно, строка за строкой, рассказ для одного журнала.
- Мой милый, - сказала она ему, - кончай свой рассказ, ничем не жертвуя нужде; шлифуй свой слог, глубже обдумывай сюжет. Довольно я изображала даму, буду хозяйкой и займусь домом.
Этьен четыре месяца водил Дину обедать в кафе “Риш”, где для них оставляли отдельный кабинет. Провинциалка пришла в ужас, узнав, что за последние две недели Этьен задолжал там пятьсот франков.
- Как! Мы пили вино по шесть франков бутылка! Нормандская камбала стоит сто су!.. Булочка - двадцать сантимов!.. - восклицала она, просматривая счет, который протянул ей журналист.
- Обворовывает ли нас ресторатор или кухарка - разница невелика, - сказал Лусто.
- Отныне за эти деньги, которые ты тратишь в ресторане, ты дома будешь получать роскошный обед.
Сняв у домовладельца кухню и две комнаты для прислуги, г-жа де ла Бодрэ написала несколько слов матери и попросила у нее белья и тысячу франков в долг. Мать прислала ей честную и набожную кухарку, а с нею два чемодана белья, столовое серебро и две тысячи франков.
Через десять дней после спектакля, на котором они встретились, г-н де Кланьи в четыре часа, прямо из суда, зашел проведать г-жу де ла Бодрэ и застал ее за вышиванием маленького чепчика. |