Завещание подписано гр. Ребане Альфонсом в моем присутствии после прочтения текста вслух. Личность завещателя установлена, дееспособность проверена".

Фамилия нотариуса и все его реквизиты были тщательно вымараны. Даже на круглой гербовой печати был замазан адрес нотариальной конторы.

– Что скажете? – поинтересовался Мюйр.

– Это копия. А где подлинник? – спросил Томас.

– Вы увидите его. В моих руках. И после этого я его уничтожу. При вас. Когда получу дарственную на половину наследства вашего деда.

– Кому он все завещал?

– Не вам.

– Не мне. Это понятно. Я бы очень удивился, если бы мне. Потому что он не подозревал о моем существовании. Он умер в пятьдесят первом году. Я родился в шестьдесят четвертом году. Кому?

– А вот этого вы не узнаете никогда. И не нужно вам этого знать. Скажу только одно, чтобы вас не мучили угрызения совести. То лицо, которому ваш дед завещал свое имущество, не примет наследства. Откажется от него в пользу государства. Мы с вами, разумеется, патриоты. Но не до такой же степени, не так ли? Дарить государству сто миллионов долларов – это уже не патриотизм.

– А что? – заинтересовался Томас. – Национализм?

– Идиотизм. Я оставлю вам эту ксерокопию. Изучите. Завещание – ключ к тем самым миллионам. Подлинник, разумеется, а не ксерокопия. И он пока останется у меня.

Томас положил копию завещания перед собой и уставился на нее, как человек, который сделал второпях какую‑то важную запись и теперь силится понять, что же он написал. Он даже повертел лист и так и эдак. Но ничего, похоже, не понял. Кроме одного – что запись важная. Очень важная.

Мюйр запер кейс и обернулся ко мне:

– Проводите меня, юноша. Вообще‑то я всегда хожу пешком. Это полезно для здоровья. Но сегодня мне нужно кое‑куда заехать. Надеюсь, Томас разрешит мне воспользоваться его автомобилем. И, если честно, я немного устал. Больше семидесяти восьми лет мне, конечно, чаще всего не дают. Но все‑таки мне уже семьдесят девять.

У дверей кабинета его остановил вопрос Риты:

– Господин Мюйр, зачем вам пятьдесят миллионов долларов? Вы собираетесь жить вечно?

Мюйр остановился и с интересом взглянул на нее.

– Вы задали забавный вопрос, госпожа Лоо. Очень забавный. Зачем мне пятьдесят миллионов долларов? Право, не знаю.

Он немного подумал, затем пригладил кончиком мизинца усы и ответил:

– Впрочем, нет. Знаю. Это меня развлечет.

С тем и вышел, унося с собой всю мерзость уходящего века, из которого, как из змеиной кожи, уже выползал новый век, двадцать первый от Рождества Христова.

Но и век двадцатый был еще жив, еще смердел.

– Рита Лоо, свяжитесь с приемной господина Анвельта, президента компании «Foodline‑Balt», – распорядился Томас. – Передайте Крабу, что господин Ребане желает видеть его у себя через час. И пусть не опаздывает, бляха‑муха!

XI

Президент компании «Foodline‑Balt» Стас Анвельт, которого его сотрудники за глаза, а чаще даже только про себя называли Крабом, слушал отчет начальника юридического отдела, когда в его кабинет вошла секретарша и на своем аристократичном эстонском сообщила, что позвонила пресс‑секретарь господина Ребане и распорядилась передать господину Анвельту, что господин Ребане желает видеть господина Анвельта у себя в номере гостиницы «Виру» через час и хочет, чтобы господин Анвельт прибыл без опоздания.

Анвельт даже не сразу понял, о чем речь.

– Кто позвонил? – переспросил он.

– Пресс‑секретарь господина Томаса Ребане госпожа Рита Лоо.

– И что? О чем она распорядилась?

– О том, что господин Ребане желает видеть господина Анвельта.